Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Но, как я уже сказала Коре, на сей раз я сама выбираю, каким будет мой шрам.

Габриэль ищет на моем теле подходящее для татуировки место. Я слишком нервничаю и взволнована, и потому мне все равно, что они изучают каждый дюйм моей открытой кожи. В конце концов мы выбираем место на лодыжке, между чистой кожей ступней и шрамированными икрами.

– Я могу набить феникса на лодыжке, будто он поднимается к шрамам, чтобы пролететь сквозь них, – предлагает Габриэль.

– Хорошо. – Я откидываюсь на спинку кресла.

Габриэль приподнимает мою ногу и делает набросок татуировки. Я одобряю его, женщина кивает, и Габриэль приступает к работе. Асад держит меня за руку.

– Не так уж и больно, – отмечаю я и расслабляюсь.

Тату-машинка пощипывает кожу – по ощущениям это похоже на легкую боль от щелчка аптечной резинкой.

– После того, что тебе пришлось перенести, для тебя это не больнее комариного укуса, – предполагает Габриэль.

Во время работы он спрашивает меня о том, нравится ли мне в «Перекрестке» и как я получила ожоги. Сегодня я впервые увидела этого человека, но почему-то вполне свободно с ним общаюсь. Я даже рассказываю ему о том, что Пайпер наглоталась таблеток.

– Жаль, она классная, – помолчав, произносит он.

Мне нравится, что он говорит о ней не в прошедшем времени.

Незаметно для себя я рассказываю ему чуть ли не всю свою жизнь. О пожаре. О том, что я репетирую роль для «Волшебника страны Оз». Что это мой первый выход на сцену после произошедшего. И даже о том, как мне не хватало пения и театра.

Габриэль признается, что единственный мюзикл, который он когда-либо видел, – это «Кошки», но ему понравилось. Его губы шевелятся – похоже, он тихо поет под жужжание машинки. Я подхватываю знакомый мотив, и мы допеваем последний куплет песни «Память» вместе.

– «Кошки»? Ты серьезно, парень? – Асад качает головой.

Габриэль пожимает плечами, не сводя глаз с моей лодыжки.

– Что тут скажешь? Я обожаю классику. – Он с улыбкой смотрит на меня. – У тебя убойный голос. Публика еще не знает, что ее ждет.

Мне с трудом удается не отвести взгляд.

– Спасибо, ты тоже хорошо пел.

– Вуаля! – Габриэль торжественно вскидывает в воздух обтянутые резиновыми перчатками руки, точно готовясь выйти на бис.

На моей лодыжке – феникс в полете: крылья распростерты, голова устремлена к шрамам. Тату пламенеет красным, оранжевым и желтым, совсем как у Пайпер.

Габриэль помогает мне встать и, держа за руку, заставляет медленно повернуться вокруг своей оси, словно в танце.

– «Демонов своих победила и шрамы как крылья несет». Повезло Пайпер с подругой.

– Мне тоже повезло.

Мы собираемся уходить, и Габриэль пишет номер своего телефона на визитке.

– Позвони мне, если тату воспалится или возникнут вопросы, или в школе вдруг поставят спектакль, который я не должен пропустить. – Передавая визитку, он подмигивает мне. – Обещаю не подпевать.

На улице полумрак, но я останавливаюсь, чтобы еще раз полюбоваться татуировкой.

– Пайпер она понравится, – говорит Асад. – Замечательный способ поприветствовать ее возвращение.

– А ты не хочешь?

Открывая передо мной дверцу автомобиля, он смеется.

– Нет уж. Отец только-только начал снова разговаривать со мной после моего монолога о том, что я предпочитаю сценическую славу врачебной. Татуировка ситуацию не улучшит.

– Да нет, я имею в виду Пайпер. Ты собираешься признаться ей в вечной любви, когда она вернется?

Закрыв за мной дверцу, Асад обходит машину, садится на место водителя и какое-то время молча глядит на руль.

– Когда-нибудь я это сделаю. Но ты права – сейчас Пайпер больше нужен друг.

Я поднимаю руку ладонью к нему.

– Френдзона на всю жизнь! Добро пожаловать в клуб!

Вместо того чтобы хлопнуть по моей ладони, Асад указывает на салон, где из-за окна нам машет Габриэль.

– Эй, тебе не кажется, что этот чокнутый парень флиртовал с тобой? – Томно хлопая ресницами, он начинает кривляться: – Миледи, разрешите прогуляться с вами по торговому центру?

Я пихаю Асада в плечо.

– Он просто вел себя вежливо.

Заведя двигатель, Асад сдает назад.

– Если ты не понимаешь, что он флиртовал, то ты тоже чудик. Я не говорю, что ты влюбишься в него – все-таки пучок на голове – перебор, но однажды какой-нибудь парень вытащит тебя из френдзоны, как ты ни упирайся, как ни верещи.

– Разве что тот парень будет слепым.

– Все может быть, – Асад смеется. – Или тот, который полюбит и тебя, и твои шрамы – потому что они часть тебя. Ты же ходячее произведение искусства, помнишь?