Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Асад улыбается, сверкая в полумраке белоснежными зубами.

– Что смешного? – спрашиваю я.

– Ничего. Просто предвкушаю, что шоу тебе понравится.

Сюжет «Злой» таков: отвергаемая обществом из-за зеленой кожи Эльфаба становится «подругой» Глинды, своей соседки по комнате.

Эльфаба борется с жестокой дискриминацией – и ее называют Злой Ведьмой. Зато Глинде не хватает смелости открыто противостоять всемогущему Волшебнику, и ее называют Доброй Ведьмой.

Однако вовсе не из-за сюжета Асад ерзает на краешке кресла, неслышно проговаривая каждое слово, а я сижу рядом, завороженная.

Эта музыка полна жизни.

Я растворяюсь в каждой песне.

Сердце щемит, когда Эльфаба поет, что не из тех девушек, которых любят парни. Хорошо, что Асад в это время не смотрит на меня.

Затем Эльфаба летит на метле, взмывая все выше и выше. Развевается черный плащ, а она поет Defying Gravity [26] «Притяжению вопреки» ( англ .) .

Песня плывет по залу, голос Эльфабы взлетает вместе с оркестром, ритм пульсирует во всем моем теле. Мне снова восемь, я сижу рядом с мамой, зачарованная музыкой.

Когда Асад поворачивается ко мне, я понимаю, что мертвой хваткой вцепилась в подлокотник между нами.

– Говорил же!

Когда Глинда и Эльфаба в конце мирятся, я с грустью вспоминаю о ссоре с Пайпер. Поглаживая подвеску в виде феникса, я слушаю, как Глинда поет о том, что дружба с Эльфабой изменила ее.

Свет на сцене меркнет, в зале загораются люстры. Я неохотно поднимаюсь, чтобы выйти вместе со всеми, но Асад касается моей руки.

– Я всегда остаюсь до тех пор, пока меня не попросят выйти. – Он кивает на дверь. – Как только мы пройдем через эти двери, волшебство закончится.

Перед уходом кудрявая девчушка, сидевшая впереди, машет нам рукой.

Я поднимаю вверх свой пересаженный большой палец. Девочка смеется и повторяет мой жест.

– Тебе ведь понравилось, правда? – спрашивает Асад.

– Не могу придумать нужного слова, так что скажу, что это было потрясно.

Асад со смешком забрасывает ноги на переднее кресло, словно и не собирается уходить отсюда.

– Я знал. Я верил, что особенно тебе это понравится.

– Особенно мне?

– Ну да, особенно тебе. Ты другая. Мир назначает нам роли, основываясь на поспешных суждениях. Мы смотрим на людей, но не видим их.

Последние зрители уходят из зала, накинув на плечи пиджаки и плащи. Асад сидит, даже когда мужчины в белых рубашках и черных жилетках начинают выметать пустые коробки из-под десятидолларового мятного шоколада.

– И что ты видишь, когда смотришь на меня? – интересуюсь я.

– Ты неприступная. Закрытая, словно занавес в конце спектакля. Но еще я вижу, что ты все изменила в нашем кружке.

– Я? Как я могла что-то изменить? – Я смеюсь.

– Цитируя спектакль: «Люди меняют нас». Мы словно бильярдные шары, катающиеся по столу. Некоторые катятся наугад, у других есть свой путь в хаосе, и когда они задевают нас, то меняют нашу траекторию. А ты, Ава Ли, шар номер восемь, который по правилам надо забить последним. Ты врезалась в меня и в школу, ты вдохнов…

Я хватаю его за руку, которой он жестикулирует во время разговора, и Асад умолкает.

– Молчи. Даже не заикайся об этом, – прошу я.

Нахмурившись, Асад опускает руку.

– Что плохого в том, чтобы вдохновлять кого-либо?

– Настоящий источник вдохновения – Эльфаба, которая борется с несправедливостью и злом, а не я.

– Ну, мы, конечно, старшеклассники, и наши демоны мельче, но это не делает борьбу – или храбрость – менее реальной.

Мужчина в жилете просит нас выйти. Асад встает и потягивается, затем берет меня под руку и ведет по длинному проходу. В конце красной дорожки он оборачивается и смотрит на зал. Ряды пустых кресел, яркий свет, женщина убирает пылесосом рассыпанные по полу конфеты… Все уже не столь волшебно.

– Я хочу сказать, что, познакомившись с тобой, я стал храбрее. Я ввязался в драку, черт возьми! Я уронил занавес на Кензи и угрожал директору. Обычно я такое не делаю. То есть не делал раньше. До встречи с тобой. Так что я рад, что сегодня я здесь, с тобой, а твой шар ударил мой шар.

Я стараюсь не рассмеяться над его почти сексуальной метафорой. Щеки Асада покраснели, хочется то ли ущипнуть его, то ли поцеловать.

– Ну, ты понимаешь, о чем я, – обобщает он. – А теперь твой черед говорить, пока я не выставил себя еще бо́льшим дураком.

Я честно пытаюсь придумать новую тему для разговора, пока мы идем к машине, возвращаясь из мира сияющих люстр в настоящую жизнь.