Александр Тараданкин - Последняя вода

Не обращая внимания на эту поправку, капитан продолжал:

— «Звали, Женька, тебя Голубком…»

— Так что же, из этого вы и делаете вывод, что я Евгений Георгиевич? — перебил Голубев следователя.

— А в стихотворении, кстати, отчество не указано. Но зато есть фамилия — Голубев. А вот ваша фотография, взгляните!

Голубев сразу сник. Тяжело опустился на стул, на лбу выступили крупные капли пота.

— Рассказывайте все начистоту, хватит играть в прятки.

Не сразу тот собрался с силами, Михайлов не торопил. И, наконец…

— Да, я Голубев, — выдавил из себя преступник. — Голубев Евгений Георгиевич…

— Дальше!

— В 1942 году я вместе с родителями был угнан…

— Оставьте в покое родителей. Иначе нам снова придется читать стихи: «Я приехал теперь в Исфаган».

— Я не был в Иране, — прохрипел Голубев и прикрыл лицо рукой.

— Выпейте воды!

Михайлов протянул стакан. Голубев взял его дрожащей рукой и, расплескивая воду на костюм, выпил.

— Географию, как выяснилось, вы знаете. Даже то, что Исфаган находится в Иране. Теперь рассказывайте, как в тысяча девятьсот пятидесятом году вы перешли границу Советского Союза…

Через полчаса в материалах следствия появились новые фамилии, города, адреса. Голубев рассказывал теперь уже все.

— А потом… потом я носил фамилию Алексеевский, Григорий Владимирович, — медленно говорил он. — В эту пору и познакомился с Кошелевым, а через него с американцем Стифенсоном, мы его звали «Стив». Он обучал английскому языку. Позднее он отправил меня в Иран, в одно курортное местечко. Там я жил на даче, которую занимали американцы. Однажды ночью мы со Стивом вылетели в Мюнхен. На аэродроме встретил американец по имени «Василий». Он мне дал имя Георгий Мюллер.

— На сегодня достаточно, — сказал Михайлов. — Теперь мы благополучно добрались до того места вашей биографии, откуда вы не боялись говорить правду.

Капитан вызвал конвойных, и Голубев, сгорбившись, словно из него вынули кости, поплелся к выходу.

Саша Яблочкин медленно бродил по казарме: то остановится у пирамиды с оружием, то поправит салфетку на тумбочке, то проведет пальцами по струнам гитары Куприяна Трифонова и молча слушает, как она звенит.

Чего же запечалился ефрейтор? Была тому причина — сегодня последний день его военной службы.

Так всегда случается в солдатской жизни. Приедет парень служить, поначалу тоскует по краям родным, потом привыкает. Полюбит полк свой, роту, отряд, заставу, и нет ему жизни привычней. Потом начинает считать дни до окончания службы, торопить время. А приходит пора уезжать домой — и снова тоскует молодая душа: жаль расставаться с добрыми друзьями-товарищами, с командирами, которые учили военной науке, даже с жесткой подушкой, на которую клал голову после трудных походов.

Нет, не один Яблочкин печалился в тот день. То же чувствовал и сержант Павел Шелков. Кстати, его и Николая Хлыстенкова наградили за то задержание медалями «За отличие в охране государственной границы СССР». Теперь Шелков передал другу командование отделением — тому присвоили звание младшего сержанта.

Все как будто ладно — а сердце болит, и вдруг — совсем не хочется уезжать.

…Минута расставания. Из отряда пришел автобус. Крепко жмут руку товарищи.

— Саша, пиши!

— Павел, не забывай!

— Петя! Передай привет Смоленщине!

— Наташа, мужа не обижай!

Наташа! Да, это она садится в автобус вместе с Яблочкиным. Провожать ее пришли подружки из Рыбачьего, и отец Василий Федорович Коротков, и председатель колхоза Иван Никитович Чепурной. Доволен Коротков зятем, все будто и хорошо, рад счастью дочери, но бежит по щеке слеза.

— Счастливо живите, дети! Если не понравится в Норильске, вертайтесь на Сахалин.

Теплым взглядом Ионенко провожает машину. До свидания, друзья! Хорошие были пограничники, долго будет жить память о них на дальней заставе.

— Выходи строиться! — слышится команда.

Служба идет своим чередом. Пограничная служба.

Сахалин — Владивосток — Москва

1958 год

Граница идет по пескам. Они вобрали в себя все оттенки желтого цвета — от светло-золотистого до рыжевато-бурого. Слева от дороги можно различить полосатые столбы. На них ослепительно вспыхивают под солнцем и оттого кажутся раскаленными добела стальные, из нержавеющей стали, государственные гербы. Там, за этими столбами, тоже пески, а дальше у горизонта за сизой, жаркой, тягучей дымкой — силуэты гор.