Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

Я сказала, что некоторым снизила отметки за фарисейство.

— Кого вы имеете в виду? — визгливо спросил Медовкин, оскорбленный своей четверкой.

— И вас также, а кроме того — Джигитова, Соколова…

Все примолкли.

— Эти мальчики позволяли себе нигилистические выходки, высказывания, они столько язвили по поводу недостатков нашей жизни, не сделав ничего, чтобы их исправить, за критику ведь денег не берут, это один из способов показать свою незаурядность… Почему же они теперь позволили себе такие трескучие фразы?

— Можно подумать, что вы никогда не лгали, — сказал Соколов, его серебристо-белые волосы нимбом стояли вокруг головы в лучах заходящего солнца…

— Душой не кривила…

— Сказки! Как можно в наше время всегда говорить правду?! — он ехидно посмотрел на Мещерскую, Ветрову. — Думаете, эти барышни с вами искренни? Подделываются, будьте уверены, знают, что вам нравится, и прикидываются ангелочками…

— Ха, да кто меня в институт примет, если я напишу в сочинении: не люблю «Любовь Яровую»? А стоит ли ради этой дамы рисковать будущим? — Джигитов презрительно кривил губы, с вызывающим видом оглядываясь на единомышленников. Они даже на секунду не верили, что можно жить, добиваться своей цели, не поступаясь убеждениями.

— Что делать? — развела вдруг руками Примак. — У нас уже есть опыт. Ведь далеко не со всеми учителями можно говорить откровенно, иногда потом прославишься на всю школу… Если бы ты не стал огрызаться с завучем…

Она в упор посмотрела на Сашу Пушкина, и впервые за год он ей ответил:

— Для меня главное — самоуважение…

— Вот эгоист! — возмутился Зоткин. — Всегда он только о себе.

— А не вредно было бы о классе подумать… — поддержал его Петряков.

Примак самодовольно приняла их поддержку, а Лисицын воскликнул из-за спин товарищей:

— Все воспитываете, воспитываете и не надоест?!

— Нет, не надоело! — сказала я. — Если вы теперь обо этом не задумаетесь, дальше будет хуже.

— Для кого? — иронически изогнул губы Медовкин.

— Для окружающих.

Кажется, мои напутствия были не очень «мобилизующими» перед устным экзаменом, но я не могла иначе.

Зоя Примак одна из первых поступила в экономический институт, сдав все экзамены на пятерки, но, когда она осенью пришла ко мне, я ее не узнала. Ей можно было дать двадцать пять лет. Это не была взрослость, это было какое-то странное постарение.

Она очень гладко зачесывала свои вьющиеся волосы, она носила некрасивые черные очки, она была одета в дорогой брючный костюм, но с ее лица ушло, отлетело то, что делало ее иногда миловидной — увлеченность юности, сияние восторга, озарявшее ее всегда при знакомстве с произведениями искусства.

Она молча прослушала наши занятия, явно с выключенным вниманием, молча собралась уходить, но я ее задержала:

— Скучны наши занятия? Наивны?

Она покачала головой.

— Не ваши.

— Ты недовольна институтом?

Она усмехнулась.

— Да нет, я в восторге…

Потом сощурила глаза.

— Если бы вы знали, как мне там тошно! Нет, не думайте, что я плохо занимаюсь, я на уровне — я середняк, крепкий середняк, никто большего от меня и не требует…

На ее лбу я впервые заметила морщины, довольно глубокие, четкие.

— Но ведь еще не поздно переиграть.

Она удивленно усмехнулась.

— Нет, вы и правда — идеалистка?! Да неужели я брошу этот институт, когда так трудно теперь получить высшее образование?!

Она покачала головой, точно удивляясь тому, что я сохранила так много глупых идей.

— Ничего, пересилю себя, только к вам ходить не буду…

Я хотела спросить почему, но поняла и промолчала. Она сама решила поставить точки над «и».

— Чтоб душу не травить… А книжки читать я всегда смогу, ради книжек не стоило бы калечить жизнь…

Больше Примак ко мне не приходила, но от девочек потом я узнала, что она вышла замуж, что у нее родился ребенок, что пришлось взять академический отпуск.

Она оказалась прекрасной матерью, хозяйкой, женой. Ветрова восхищалась уютом ее однокомнатной квартиры, купленной родителями, а я иногда думала о ее ребенке. Каким она его воспитает?!.

Через год после окончания школы ко мне зашла Мещерская. Она училась в мединституте и у нас бывала довольно часто. Она считала меня и моего мужа «виновниками» избранной ею профессии. Хотя это вышло нечаянно. Однажды я предложила десятиклассникам посетить операционную, где работал мой муж. В клинике не хватало санитарок, и они искали энтузиастов медицины. Среди семерых любопытствующих оказалась и Даша Мещерская. Раньше она не собиралась становиться врачом, да и вид крови переносила неважно, но что-то ее увлекло на этот путь, отнюдь не самый легкий и спокойный для девушки. Правда, просто санитаркой она не стала. Мещерская прекрасно сдала экзамены в мединститут, а потом пришла в клинику к моему мужу и оформилась санитаркой на полставки. Мне она объяснила, что решила учиться и работать «для независимости». Ее отец был известным конструктором.