Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Ее осторожные реплики не злили, не раздражали, не возмущали Петра. Он ощущал ее любовь, восхищение, преклонение. Она умела растворяться в его мечтах, а случалось, давала ему полезные советы. Екатерина просила, чтобы прошпекты были просторными, как поля, а парки казались вольными лесами и чтобы дома были в два-три этажа, как в ее Мариенбурге, разноцветные, с красными черепичными крышами, похожими на шапочки гномов…

Иногда Петр думал, что его счастье с этой женщиной должно соответствовать пережитым прежде несчастьям. Ибо только она сумела внести в его жизнь покой и нежность, каких он был лишен с детства. Ему начинало казаться, что комната светлеет, когда входит его жена; ее веселость радовала, умиляла…

Люди, окружавшие Екатерину, потихоньку обесцвечивали радость бытия, которую она ощущала. От нее все время ждали подачек, требовали помощи, поддержки, заступничества. И она понимала, чувствовала — иначе выживут, выбросят, выгонят из дворца, из сердца Петра. Оклевещут, оговорят, ославят. Порой она жила точно на лобном месте…

В молодости она не особенно преклонялась перед знатью. Лютеране считали, что все люди на земле равны, что Господь награждает не за происхождение или богатство, а за личные достоинства. За честность, правдивость, доброту к ближнему…

Но у придворных дам, у ее слуг были другие понятия, точно этот мир и тот дальний никогда не пересекались и не могли пересечься…

Просыпаясь среди ночи, лежа в бессоннице, она чувствовала, как тает, уплывает из ее жизни безоглядное женское счастье, и воздух вокруг казался ей безвкусным, затхлым, прелым… Сознание своего величия заменить этого счастья не могло. Она привыкла к своему положению, как к новой коже. Но все чаще становилась неспокойной, нервной, напряженной… Ей приходилось прятать свои чувства, когда доносили о новой метрессе Петра, когда нашептывали злоязычно, что он может отстранить ее от себя, подвергнуть опале, сослать…

И когда император тяжело заболел, а лекари опускали глаза, не надеясь на свои снадобья, ее охватил леденящий ужас — впервые не за него. За себя.

Отныне она просыпалась с трепетом. Вдруг вся ее нынешняя жизнь окажется маревом, мороком, соблазном греховным? И вновь она превратится в портомою, стряпуху, пленницу…

В юности она засыпала мгновенно, лишь коснувшись головой подушки. И просыпалась обиженная на судьбу, не дарившую ее снами. У других же случались вещие горькие или сладкие сны, и Екатерина ощущала себя обделенной.

Но теперь к ней стали чаще приходить тревожные ледяные сны, от которых потом бил озноб, и она металась, вздрагивала от ужаса, и сердце так стучало, что часами потом она ходила по опочивальне, выравнивая дыхание.

Она не жаловалась мужу на недомогания с тех пор, как увидела его во гневе во время самой счастливой для императора минуты — когда праздновали Полтавскую викторию. Тогда она ждала ребенка, сильно переволновалась в обозе, сопровождая мужа на битву, и стала совсем плоха. Врачи сказали, что он может ее потерять, и мрачный ужас сделал Петра безоглядно жестоким и бесчувственным. Лицо его задергалось, он избил сержанта за мелкую провинность, и все вокруг разбежались, стараясь не попасть под его бешеный взгляд.

Иногда Екатерине снилась странная дорога, освещенная единственным лучом солнца. Небо справа нависало низко, тяжело, точно мокрое белье, а слева чугунной стеной притаился остывший темный лес. И она одна-одинешенька бежала по узкой золотисто-багровой дороге, а на нее надвигались и небо и земля. Они хотели сомкнуться, раздавить ее, но она летела горлицей, понимая, что каждая секунда притягивает ее к смерти.

Екатерина долго не понимала этого сна, никому о нем не рассказывала. А потом догадалась: странный сон предупреждал ее, помогал приготовиться к худому!..

Ей всегда нравились дорогие наряды, она носила их, точно родилась в испанских или фряжских платьях. А русские боярыни чувствовали себя в этих обтягивающих нарядах стесненно, сутулились, жались… Царь никогда не скупился на ее обновы, хотя себе не позволял никаких трат. И даже поощрял ее мотовство, ибо она должна была достойно нести звание русской повелительницы, ведь двор он замыслил создать не хуже версальского. Но она стеснялась лишних расходов.

Придворные только и думали, как ей угодить, выспрашивали у камер-фрау, каковы ее вкусы. Первые годы она стеснялась принимать презенты, старалась ответно одаривать. Ей неприятно было видеть, как жадно вымогают подношения ближние вельможи…