Седжал Бадани - След сломанного крыла

Я отпускаю папину руку, и по моей спине пробегает холодок. Я обхватываю себя руками, стараясь согреться. Я не чувствую под собой ног. Мысли об Эрике, папе, Джии — призраках прошлой жизни — кружат вокруг меня. Я чувствую, что от меня ускользает власть над собственным здравомыслием, и меня пробирает дрожь.

— Эй, — говорит Соня, кладя свою руку поверх моей. — Что с тобой, Триша? — другой рукой она осторожно притягивает меня к себе. А потом — впервые в нашей жизни — мы меняемся с ней ролями. Она крепко обнимает меня. Наши сплетенные руки похожи на мост, способный обрушиться в любую минуту. — Сестренка, у тебя все будет хорошо.

Соня — сестра, которую я любила, потому что должна была любить. Все детство она ходила за мной, как щенок. Она смотрела на меня снизу вверх, что бы я ни делала. Никакая жестокость, на которую способны дети, не могла поколебать ее беззаветной любви ко мне. Она благоговела передо мной, и в ее глазах я не могла совершить ничего неправедного. Я не помню, как часто пользовалась этим своим преимуществом. Я потеряла счет случаям, когда воспринимала ее поклонение как должное. А теперь я понимаю: сколько бы я ни убеждала себя, что ей повезло иметь такую сестру, как я, мне повезло не меньше.

— Не будет, — шепчу я, уверенная в обратном. Я кладу голову Соне на плечо; силы, которые мне удалось обрести с годами, покидают меня. Мой отец, моя опора умирает, и единственный человек, кто поддерживает меня, — маленькая девочка, которая, как я думала, никогда не научится стоять на ногах.

— Нет, будет, — говорит она, подчеркивая каждое слово, — потому что ты самый сильный человек из всех, кого я встречала.

— Ошибаешься, — мне розовые очки больше не помогают, и я хочу, чтобы с ними рассталась и она. — Посмотри на меня. Посмотри на меня , — от моих слез ее плечо намокло. — У меня ничего не осталось.

— У тебя есть ты, — говорит она категорично. — Ты заставляла нас играть, как бы плохо нам ни было. Ты скрепила нашу развалившуюся семью, — она немного отстраняется и смотрит мне в глаза. Ее собственные глаза влажны от слез. — Ты заставила меня поверить, что жить стоит, как бы мне ни хотелось умереть.

Я обнимаю ее за талию с благодарностью большей, чем могу выразить словами. Мы стоим рядом, обнявшись, как две детали головоломки, которую уже не сложить полностью. Но я впервые вижу то, чего не видела раньше: моя маленькая сестренка — кладезь силы. И она помогает мне проснуться от кошмарного сна, от которого сама я избавиться не в состоянии.

Я переодеваюсь в спортивный костюм и сую в уши наушники. Сейчас шесть часов вечера. После разговора с Тришей мне нужно хорошенько проветриться.

Я выхожу из дверей больницы и, всей грудью вдыхая свежий воздух, начинаю пробежку по дорожке вокруг больницы к Стэнфордскому студенческому городку. Сначала я бегу медленно, чтобы разогреть мышцы. Солнце клонится к закату и уносит за собой раскинувшееся над городом теплое покрывало.

Сперва я обегаю кругом студенческий городок, а потом пробегаю сквозь него. Здания, в которых я занималась, площади и дорожки кампуса манят меня к себе. Как это странно! Когда-то мне становилось тошно от одного их вида, а теперь они кажутся такими родными! Я стряхиваю с себя это ощущение, не желая давать воли эмоциям. Я включаю музыку погромче, чтобы прогнать ненужные мысли, и бегу еще полчаса, пока тело не начинает просить передышки. По лицу течет пот, рубашка тоже вымокла. Я перехожу на неторопливую трусцу и возвращаюсь к больнице приблизительно через два часа после начала пробежки.

Я иду прямо в душ, где каскады теплой воды расслабляют мои напряженные мускулы, и перебираю в уме события последних дней: беду с Джией, разговоры с Дэвидом и с Тришей. Я прислоняюсь головой к кафельной стене, мечтая, чтобы сердечная боль исчезла, рассеялась, как окутывающий меня пар. Но это детское желание никогда не сбудется. Я возвращаюсь к реальности, выключаю воду и одеваюсь в пустой раздевалке. Отбросив назад влажные волосы, я выхожу оттуда.

— Хорошо пробежалась?

Услышав голос Дэвида, я замираю. Подняв глаза, я вижу, что он стоит в помещении, разделяющем мужскую и женскую раздевалки. На нем нет белого халата, рукава рубашки засучены до локтей. Вид у него усталый, на лице беспокойство.

— Извини, я не хотел потревожить тебя, — говорит он, видя мою реакцию. — Я просто заметил, что ты собралась побегать, и надеялся перехватить тебя, когда вернешься.