Рафаэль Альберти: Война начиналась в Испании

На примере судьбы благородного крестьянского вожака Пако-с-Мельницы Рамон Сендер убедительно показывает, кто и как чинил произвол в Испании тех лет. История, о которой он повествует, очень типична. Типичен и образ священника, который предает своего воспитанника Пако — в этом была своя внутренняя логика, ибо в целом клерикалы активно поддержали фашистский мятеж, возведя его в ранг богоугодного «Крестового похода». (Вместе с тем в пьесе Хосе Бергамина «Юная партизанка» священник, поддерживающий народное дело, окружен симпатией крестьян — появление такого персонажа вызвано не только взглядами Бергамина, но и тем реальным фактом, что действие происходит на севере страны, где низшие слои духовенства выступили в защиту Республики и отношение народа к ним было иным.)

Война не завершилась для миллионов испанцев вступлением франкистских войск в Мадрид — последствия ее ощущались ими на протяжении еще многих лет: народ сопротивлялся фашизму в самых разных формах, в стране свирепствовали репрессии, страх, нищета, голод. Порожденные этим проблемы нашли свое отражение и в литературе — не только в романах, но и в жанре повести и рассказа («Няня Лена» Хесуса Искарая, рассказы Алонсо Саморы Висенте, Антонио Ферреса, Антонио Мартинеса Менчена).

Стремясь укрепить свою слабевшую со временем власть, Франко, прибегая к тактике «разделяй и властвуй», искусственно старался сохранить в стране деление на «победителей» и «побежденных», совершенно сознательно, как и в годы войны, натравливал людей друг на друга, разжигал в них низменные инстинкты, калечил их души («Возвращение» Франсиско Аялы). Но исподволь в недрах испанского общества, в сокровенных глубинах мудрого народного сознания назревало крепшее с годами ощущение, что, лишь подведя черту под прошлым и объединившись против диктатуры, можно создать новую Испанию. Таким ощущением проникнуты рассказы Франсиско Аялы «Тахо» и Пере Калдерса «Потерянный батальон», в котором в иносказательной, притчевой форме, характерной для прозы на каталонском языке, высказана мысль, что все испанцы «ранены на той войне». Только залечив эти раны, можно было преодолеть поистине «каиново» проклятье франкизма. Передовые люди Испании, уловив эту тенденцию, положили ее в основу тактики борьбы против режима, полностью себя оправдавшей. И в этом испанскому народу также помогали его писатели.

И еще следует добавить, что испанской литературе о гражданской войне присущ ряд специфических особенностей, которые следует учитывать. Так, ей свойственно несколько иное видение событий 1936–1939 годов, чем иностранным собратьям по перу. Для Хемингуэя, Кольцова, Эренбурга, написавших правдивые и блестящие страницы о той войне, главным в ней были — и это естественно — романтика революционной борьбы за свободу, героизм отпора фашистской военной машине, благородство действенной солидарности лучших людей планеты с испанскими демократами. Писателями Испании и подавляющим большинством их соотечественников, оказавшимися в эпицентре схватки, где брат вставал на брата, отец на сына, те события воспринимались не только как легендарная эпопея, где они выступали в роли героев и вправе были этим гордиться, но и как кровавая драма, в которой им выпало быть также жертвами. Это придает испанской литературе о гражданской войне неповторимый, обостренный гуманистический заряд, сообщает ей большой не только антифашистский, но и антивоенный пафос…

Сколько раз, пока длилась ночь тирании над Испанией, вспоминались взволнованные слова, написанные Эрнестом Хемингуэем в самом конце войны, в феврале 1939 года: «Этой ночью мертвые спят в холодной земле Испании… и проспят всю холодную зиму, пока вместе с ними спит земля. Но весной пройдут дожди, и земля станет рыхлой и теплой. Ветер с юга мягко обвеет холмы. Черные деревья оживут, покроются зелеными листьями, и яблони зацветут над Харамой. Весной мертвые почувствуют, что земля оживает… Наши мертвые с ней всегда будут живы. Как земля никогда не умрет, так и тот, кто был однажды свободен, никогда не вернется к рабству» [18] Хемингуэй Э. Американцам, павшим за Испанию. — Собр. соч. М., «Художественная литература», 1982, т. III, с. 5. .

Годы шли, и в душу порою вкрадывалось сомнение: неужто не сбыться этим словам? Но пророчество все же сбылось — много позже, чем ожидалось, совсем не в той форме, что предполагалось. Крот истории прогрызает порой самые неожиданные подземные ходы. Не прошло и ста дней после смерти Франко, как его режим, который он создавал «на века», стал рассыпаться на глазах. «Кто же, в конце концов, здесь победил?!» — недоуменно вопрошал на заседании Регентского совета весной 1976 года один из престарелых генералов-ультра, ветеран мятежа, не способный понять, что правящие круги вынуждены делать уступку за уступкой демократической общественности, дабы волна всенародного движения за демократию не смела все на своем пути. Ответ на вопрос уже тогда был ясен: полное и сокрушительное поражение, на этот раз бескровное, потерпел франкизм, последний фашистский режим в Европе, оставшийся от времен Гитлера и Муссолини.