Рафаэль Альберти: Война начиналась в Испании

А с начала 60-х годов в Испании стали публиковаться романы на ту же тему, написанные как теми, кто, не будучи в военные годы литераторами, находился во франкистской зоне и затем пересмотрел свои позиции, так и теми, кто сражался за Республику, прошел голгофу тюрем и концлагерей каудильо. Один за другим стали появляться романы, в которых все более открыто говорилась правда о войне: «Ложись!» Рикардо Фернандеса де ла Регеры; «Мститель» Луиса Кастильо Пуче; «Миллион мертвых» Хосе Мариа Хиронельи; трилогия о войне Анхеля Мариа де Леры, в которой выделяется роман «Последние знамена»; «Штурм города» Грегорио Гальегоса, написанный в тюрьме и увидевший свет только в 1983 году.

С этой же темой соприкасаются и многие произведения представителей так называемого «молодого романа» — писателей, которые пережили войну детьми, выросли в удушающей обстановке диктатуры и вступили в жизнь убежденными антифранкистами: Хуана и Луиса Гойтисоло, Хесуса Фернандеса Сантоса, Альфонсо Гроссо, Антонио Ферреса и других. «Трудно найти книгу писателя моего поколения, — отмечала одна из наиболее ярких представительниц этой плеяды Ана Мариа Матуте, — где бы в той или иной форме, на той или иной странице не возникала война, она оказалась нашим наследством, мы жили ею много лет спустя после того, как она кончилась» [16] Матуте А. М. Гражданская война и писатели моего поколения. — «Иностранная литература», 1966, № 9, с. 123. .

Испанская литература о гражданской войне обращается к теме с самых разных сторон. Она воссоздает эпизоды той поры, обстановку на фронте и в тылу, образы республиканских бойцов («Лучший из нас» и «Гильермо из Каспе» Мануэля Андухара), колоритные и яркие тины, характерные для той романтической эпохи (благородный мечтатель Матиас, напоминающий Дон-Кихота; обаятельный русский летчик «Николас Николавич» в рассказах Франсиско Гарсиа Павона, которые — трудно в это поверить — проскочили мимо франкистской цензуры в конце 50-х годов!). Большое место занимает анализ того, как ведет себя человек перед лицом выбора («Хромой» Макса Ауба), изображение трагического финала войны и страданий, выпавших на долю побежденных («Театральный задник» и «Безымянный январь» того же автора).

И все же писатели, вникая в эту тему, все настойчивее стремились уйти от хроникальной описательности, простого воссоздания событий, все больше сосредоточивались на том, используя слова Франсиско Аялы, «как гражданская война прошла через сердца людей». Литература Испании, всегда отличавшаяся особым тяготением к философскому осмыслению жизни, и в этом случае стремилась проникнуть в самую сердцевину нравственно-философской и морально-психологической проблематики гражданской войны, тем более что она давала для этого обильный материал. Писатели отвергали трактовку событий, предложенную некоторыми западными философами и социологами, согласно которой гражданская война была порождена якобы имманентно присущими испанской нации чертами.

В этом смысле показательна повесть Рамона Сендера «Реквием по испанскому крестьянину», давно расцененная критикой как одно из лучших произведений испанской прозы XX века. Отталкиваясь не от надуманных абстракций, а от наиболее типических конкретных жизненных ситуаций, писатель смело обращается к, пожалуй, наиболее жгучей проблеме испанской гражданской войны — проблеме насилия, щедро обагрившего кровью землю Испании в 1936–1939 годах. Впоследствии появилось много всевозможных теорий, основанных на том, что жестокость вообще представляет собой особенность национального характера испанцев и потому в равной степени была присуща обеим сражающимся сторонам. Автор «Реквиема…», безусловно, выступает против этих теорий, которые не соответствовали истине.

Спору нет, и в республиканской зоне — особенно в первые недели после начала мятежа и как проявление стихийного гнева против фашистов — нередки были случаи самосуда простых людей над теми, кого они считали фашистами и их сторонниками. Свою лепту в это внесли и анархисты, прежде всего в Каталонии и Арагоне, подстрекавшие простой люд на расправы, не признавая никакой законности; бывало, что и обычные уголовники занимались своими делами под видом республиканцев; случалось в этой неразберихе и сведение личных счетов. Но такой произвол со временем был сведен к минимуму усилиями республиканского правительства, в чем ему оказали активное содействие коммунисты и представители других левых партий. В любом случае, как теперь документально подтверждено, число жертв террора в республиканской зоне не идет ни в какое сравнение с числом жертв, погибших от рук франкистов. Причем в Испании по этому поводу установилась широко разделяемая точка зрения: нельзя ставить на одну доску спонтанную, в чем-то неизбежную и спровоцированную мятежниками реакцию народных низов, которые вымещали в первые недели войны на угнетателях, к тому же восставших против законного правительства и вызвавших братоубийственную войну, свою вековую ненависть, и планомерный, холодный и систематически продуманный террор франкистов, направляемый сверху, усиливавшийся изо дня в день и продолжавшийся много лет после войны. Каудильо преднамеренно разжигал его, так как руководствовался каннибальской целью не только искоренить, как выражалась его пропаганда, «красную заразу» (а под это определение подходила большая часть страны), но и, как он заявил во всеуслышание в первой же речи после войны, «покончить в Испании с идеями энциклопедистов» [17] Lara Tuñón de. España del siglo XX. Madrid, Laya, 1976, t. 3, p. 224. .