Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

И ее история —
это история роста человека,
история стремления реки к неистово бушующему морю,
история тех губ, что в напряженье неслыханном на свет произвели
звучанье первых слов,
и яростных, и алчущих, и трудных.

Понадобилось, чтоб упали годы, как стены дома, сгнившие до основанья,
чтоб пращуры ушли и их потомки, что были раньше нас.
Чтоб тысячи и тысячи людей, от нас живущих к северу и к югу,
среди лесов сосновых, и дубрав, и т о полевых рощ, листвой звенящих,
познали смерть, позор и униженье и море слез пролили,
чтобы Ты взошла как солнце над моей Испаньей,
землею, мне знакомой с малолетства.

Понадобилось людям предпочесть благую смерть,
ее завоевать, как вражескую землю, пядь за пядью,
чтоб зазвучала Ты, окрещена как именем сладчайшим из созвучий,
которое язык наш произносит так, словно ощущает капли меда.
Ты возродилась, словно заиграло у статуи холодной и фальшивой
на почерневших мраморных устах горячее и юное дыханье.
О, образец чистейшей белизны!

Вы можете, вы можете усеять камнями путь ее
иль закидать ее той липкой грязью, что на груди скрывали и в
глазах потупленных,
или в бессилье вырвать себе язык, уставший
проклинать,
но не добраться до ее ростков кощунственной рукою.

Где человек живет, там смерть гнездится.
Где кровь кипит, там холод притаился смертельною угрозой для людей.
Но Ты превыше всех, поскольку в смерти скрыта
и в жизни появляешься порою, мгновенно и неведомо откуда.
Но Ты превыше всех, ничто тебя не ранит,
ведь, чтобы ранить, нужно дотянуться.

Да, Ты превыше всех.
Твой голос — это тружеников голос, как руки их в работе, затверделый,
Ты видишься им давним обещаньем, неторопливым, как воловья поступь,
Ты видишься им хлебородной нивой, волнуемой ветрами,
и воздаянием за труд их каждодневный.
Трепещешь в небе Ты победным стягом
над зданьем человеческих усилий,
венчая все, чем славен человек.

Но кто свободен, кроме пастухов?
Но кто свободен, кроме хлебопашцев?
Но кто свободен, кроме мудрецов, философов, поэтов?
Нет, не добраться до ее ростков кощунственной рукою.
Не будете свободны в разобщенье, но только вместе
бросив вызов смерти.
Не будете свободны, если вы не проходили скорбно средь развалин,
не ощутили, как из-под обломков растет иная жизнь
и как сердца, что бьются в унисон, друг другу говорят «товарищ»,
как несозвучные биенья пульса сливаются в едином твердом ритме
и мужество родится в смертный час.

И наконец, о радость!
Придите посмотреть! Глаза раскройте! И напрягите слух!
А языки пусть говорят погромче на том наречье тайном,
что, волнуя, приводит нас в движенье.

О, говорите, говорите с миром.
Со странами, что молча наблюдают.
Пусть человек подумает о смерти.
Придите, мы вам кое-что покажем:

дымится город, и дома в руинах, а улицы — скопление обломков,
а вот проспект, где поселилась смерть.
Вот люди, потерявшие детей, родителей, мужей, и жен, и братьев.

Придите, подойдите к нам поближе, узнайте нас, и мы хотим узнать вас,
открыты наши руки для объятья.
Придите же и разделите с нами наш кров и хлеб.
Придите к нам, придите, чтобы забыть все то, о чем грустили,
нет грусти среди нас, но только скорбь глубокая и
радость просветленья.

Все мы — мужчины, женщины, — что раньше любили свои
грязные конуры,
сегодня спим в таких же иль похожих, но в них теперь
вдыхаем воздух братства
и хлеб едим, такой же, как вчера, но ставший ныне
знаком единенья,
ведь все живем мы в городе, где ныне неистовствует
смерть.

И
в окруженье злобной темной смерти, что нам упорно
расставляет сети,
мы все — мужчины, женщины и дети — сегодня снова
стали Человеком
перед лицом братающей нас смерти.

И злобу забываем мы подобно тому, как забывают о
ребенке, чтоб взрослый мог свободно умереть,
и забываем грязь домашних дрязг, назойливых и темных,
застойное тягучее смиренье и буржуазный тягостный наш быт…

О, это восхитительное чувство опасности, что в имени твоем!

О нет. Нет, никогда.
Вам не добраться до ее ростков кощунственной рукою.

Нет, прежде пусть погибнут чувства сыновьи и
родительские разом.
Пусть рухнут города, что создавались трудом на протяжении столетий,
в прах обратятся улицы и зданья от взрывов буйного
слепого гнева.