Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

Гильермо щелкнул пальцами, подзывая девушку. «Селедка» даже не пыталась скрыть удивления («Что это ему взбрело, неужели получше не нашел? Наверное, я напоминаю ему невесту, оставленную в родной деревне».) и подошла ленивой походкой, с кислой улыбочкой на лице. («Пожалуй, еще передумает, ну и пусть. Я все худею и худею, просто непонятно, что во мне до сих пор находят. А ведь надо же, без работы не сижу, клиентов порядочно».)

Мужчина начал выказывать нетерпение. («Судя по рукам — рабочий, вон какая грязь под ногти въелась».)

— Ну что, осчастливишь, красавчик?

— А ты не здешняя.

— А тебе не все равно? («Проклятое „р“!»)

— Да нет, просто так спросил.

— Я из Варшавы. Знаешь, где это?

— Проходил когда-то в школе, да забыл. Где-то на севере. В России, что ли?

— Да к тому же еще чистокровная еврейка. Как вы нас там между собой называете? В общем, последняя дрянь. В этом «отеле» торчу уже пять лет. Вопросы есть?

— Да нет, больше нету. («Эта тетка у кассы за нами наблюдает, даже покашливает, чтобы обратить на себя внимание».)

— Ну так что, пойдем? Возьми талончик.

Дальше все шло как обычно. Иностранка отработала положенное и принялась зевать.

Кровать, умывальник, пара стульев. Вязкий летний воздух. По коридору кто-то прошел, топая, в сторону патио, потом еще и еще.

— Сил больше нет. Можно попросить тебя об одном одолжении?

— Наконец-то заговорила!

Полуголое тело, как у хилого подростка, беспощадные морщины. Высказала просьбу — и в монотонной, бесцветной речи послышались жалобные нотки. («Вот победим — покончим со всем этим. Вы станете полноценными людьми, чьими-то женами, матерями; но ей это ни к чему говорить, еще засмеет».)

— Что-что?

Она хрипло и невесело рассмеялась.

— Купи еще час и посиди со мной. Мне нужно поспать. Что-то последнее время голова кружится. Если узнают — выгонят.

— А что мне за это полагается?

— Ничего. Просто посиди со мной, пока я буду спать. Можешь покурить. («Или вспомнить что-нибудь приятное».) А потом ты меня разбуди, чтобы не начали трезвонить. Здесь в каждой комнате свой звонок.

Гильермо колебался. («Это мои последние деньги».)

— Если не хочешь — не надо. Идет?

Он потрепал девушку по спине. В ответ — легкое пожатие руки.

…Смотреть, как спит незнакомый тебе человек — даже не человек, а несчастное, нелепое и жалкое существо. Но это вначале. Потом тишина и полутьма, насыщенные прерывистым дыханием, стали обволакивать Гильермо. «А ведь она не дает тебе думать. Свернулась клубочком, почти спиной к тебе, и ты пытаешься представить себе ее детство, грустное приключение, толкнувшее беднягу на это грязное ремесло. Интеллигенты, мелкие буржуа, которые уверяют, будто стоят за наше дело, смеются, когда мы говорим, что проституток нужно вернуть к полноценной жизни. Почему смеются? Мол, пошло, старо… Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит. Нужно искоренить социальные причины зла. В индивидуальном порядке смешно что-либо исправлять. Получится как в дрянных бульварных книжонках. Останься ты в Каспе, Гильермо, ты бы женился. Ведь землю пахать собирался, но услышал о Барселоне — и загорелся. Ты мечтал о ней — и город тебя опутал. Ты закусил удила. Твои товарищи говорят о неизбежной революции. Мы — создатели всех богатств, а нас угнетают, выжимают последние соки, как из винограда в давильне. Ребята из профсоюза достанут оружие. Но пойдут ли за нами солдаты и те, кто сейчас науськивает их против нас? Тогда или все, или ничего. Хотя бы на некоторое время мы станем сами себе хозяева. Вот уже много месяцев я не видел поля; а так хотелось бы вобрать его глазами, как бывало в детстве. В праздник дома и простой хлеб веселит и подбадривает. А корочка у хлеба упругая, как струна гитары. Басовая струна… Так, значит, Элиза? Ну и штучка!»

Теплое дыхание, не дыхание, а жалобные стоны в мягкой полутьме. Сквозь занавешенное окошко пробиваются жидкие сероватые лучи, освещают свернувшееся во сне существо — пряди желтых волос, бугристую кожу. Кажется, это худенькое беззащитное тело заполняет собою всю комнату. И Гильермо инстинктивно ощущает себя его властелином.

(Предчувствие, встреча, касание, ожидание, мелочи, на которых замешана человеческая судьба, — все в этих худеньких, хрупких плечах, согнутых жизнью. Непонятно откуда взялось ощущение, что женщина неотделима от него, Гильермо.)

Но так продолжалось недолго. Она проснулась, хлопнула ладонью по подушке.

— Одевайся, хватит.