Мацей Патковский - Скорпионы

В полночь я вернусь в городишко на тряском автобусе. Боже, с каким наслаждением я растянусь на кровати!»

— Девять тысяч, — докладывал Раф, — восемь тысяч пятьсот… семь тысяч… шесть тысяч пятьсот.

Машина вошла носом в первые клочья растрепанного облака. Молочно-синего, искрящегося. Облако мягкое, как губка, как пушистый снег, самолет вошел в него и уничтожил, как только струи газа из камер сгорания вонзились в его губчатое тело.

Теперь они шли по огромному голубому заливу среди медных облаков с посеребренными краями. По сторонам, внизу, ниже машины, мчались невысокие холмы, одинаковые, как булыжники мостовой. Машина быстро снижалась.

— Шесть тысяч, — доложил Раф. — Ах, черт! — крикнул он и показал рукой.

Герберт приник к стеклу и всмотрелся. Перед ними стеной стояло грязно-бронзовое облако. Машина вошла в него на полном ходу. Дрогнули приборы. Кресла задрожали, закачались. Обоим показалось, что свет внезапно погас.

— Черт побери!

— Пять пятьсот.

— Попробуй спуститься ниже.

— Понял, пять двести.

Раф включил щетки, которые стремительными движениями принялись счищать воду со стекол.

— Четыре шестьсот. Трясет.

— Трясет.

— Черт!

— Сейчас нельзя включать автомат. Попробуй спуститься еще ниже.

— Четыре двести. Тройка вышла из режима.

— Слышу. Ерунда.

«Может, в городишке наконец-то льет, — подумал Герберт. — А в общем-то какое это имеет значение! Да и до городишки отсюда несколько часов полета. Там сейчас — душная ночь, наполненная шумом оживающего плоскогорья. Доротти спит… Доротти спит… Уже недолго».

Они встречались часто. С кем можно встречаться в городишке? Пока Карл еще летал, они раз или два в неделю устраивали дружеские вечеринки. Обычно — в доме Портеров. Приходили офицеры. Теперь из их компании остался только Герберт. Пили ром, изысканные вина. Магнитофон раскручивал ленты с хорошей музыкой. В большой комнате мебель отодвигалась к стенам и посреди можно было танцевать. У стола с закусками столбом стоял табачный дым. Захмелевшие мужчины уже в который раз проклинали базу и свою окаянную работу и задавали один и тот же вопрос — когда всему этому придет конец. От подобных разговоров их не могло отвлечь даже очарование глаз Доротти. Каждая такая встреча походила на поминки.

А Дороти вдруг ни с того ни с сего заинтересовалась Майком. Карл догадывался, что в те часы, когда он сидит в машине, Доротти, прихватив одеяло, отправляется с Майком за город, туда, где растут рахитичные деревца, толстые и огромные агавы. Портер узнал об этом, но скандала не произошло, потому что Майк «закашлялся насмерть» где-то над морем.

А еще позже Портера забрала карета. Доротти хотела немедленно уехать из городка. С нее было достаточно. Правда, теперь ей не нужно было волноваться за Карла — он больше не летал. Но она волновалась за Герберта, Ленцера, Бланша, Карста. Герберт вел ее под руку, когда на кладбище везли прах кого-нибудь из их товарищей. Если же очередного забирала карета, они совсем не показывались в городке, сидели в комнате, пили ром, молчали.

— Три девятьсот.

— Держи так. Попробуй включить автомат.

— Ага!

Прошел год, а Доротти все еще жила в городке. Ее мать писала ей коротенькие письма с родины. Доротти хотела вернуться к ней. Но Герберт знал, что будет не так. Они уедут вместе. С тех пор как забрали Карла, они оба знали, что уедут вместе. Наверно, уже тогда, в заброшенной деревушке, у озера, им суждено было не разлучаться. Они никогда не говорили об этом, но оба так думали.

В этот вечер Герберт послал ей записку. Сначала он хотел написать все, что решил сказать, потом передумал. Он предпочел объясниться, глядя ей в глаза.

Завтра она придет в «Новые астры».

Они сядут за маленький столик, закажут мороженое и коктейль.

Тогда он закурит и скажет: «Мы ведь поедем вместе. Постарайся объяснить все это дочке. Хорошо?»

Доротти, наверно, не ответит, только опустит глаза, но потом взгляды их встретятся, как это обычно бывает в пошлых кинофильмах.

Они вернутся домой вдвоем. Впервые они вернутся домой вместе, думая только о том, что уезжают, ушлют девочку играть в садик и останутся одни. Именно об этом ему хотелось сейчас думать. Они будут одни. Вдали от базы, от ее людей, от машин, от вонючего плоскогорья, от каменных холмов.

«Полковник обещал заняться моим переводом на гражданские линии. Может быть, через несколько недель я уже буду водить пассажирские самолеты в Афины, Рим, Вену, Варшаву…»