Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

Скала переводит дыхание.

— Вы знаете, почему я в штатском? Школа в нашей деревне остается на попечении семьи Скала. Мой сынишка вне себя от радости. Отец, у которого я пока что работаю младшим учителем, доволен, что сможет уйти на покой, а я… для меня это немного странный конец… Возвращение героя… Впрочем… каков герой, таков и конец…

— А почему конец? — спрашивает профессор; глаза его мягко поблескивают за золотыми очками. — Разве это конец?

— Какой конец — это еще будет решаться… — Скала опускает голову. — Здесь, у вас…

— Ты действительно думаешь, что для этого, — профессор делает жест в сторону больничных корпусов, — достаточно усилий врача? — Он встает и медленно прохаживается по комнате. Пальцы рук сплетены у него за спиной, глаза внимательно изучают узор ковра. Кажется, что он ищет нужные слова.

— По-моему, ты лучше всех должен понимать страдания своей жены.

— А разве я еще ее муж? — почти неслышно произносит Иржи.

— На этот вопрос ты должен ответить сам. — Профессор останавливается рядом со Скалой. — Я спросил бы тебя: жена ли она тебе еще?

Иржи выпрямляется и с волнением жадно глядит в лицо собеседника.

— Не жди от меня бабьих утешений, — продолжает профессор. — Ты мужчина и достаточно испытал в жизни, чтобы понять. Я хочу, чтобы вы оба вылечили свои сердца. Сердца, а не уязвленное самолюбие! Я внимательно слушал тебя, теперь послушай ты. Когда ты кончишь ныть? Да, да, я знаю, что говорю! Как же еще можно назвать твои сентиментальные сентенции о «странном конце»? Нытье, конечно, нытье. Когда ты наконец поймешь, что причиной всего было твое чувство неполноценности, к тому же это чувство подогревалось ежедневно взглядами людей, которые впервые увидели твое лицо? Но разве пугаются тебя дети в школе? Нет, потому что они тебя уже знают. Любят они тебя? Любят. Взрослые тебя уважают? Уважают. Задумываются они над тем, что ты когда-то выглядел иначе? Конечно, нет. А разве соображения твоего командира были так уж необоснованны и жестоки? Ведь и в самом деле каждому новичку приходилось привыкать, чтобы непроизвольно не обижать тебя изумленным и сочувствующим взглядом. Трудная операция, товарищ, всегда болезненна, но без нее не спасешь жизнь. А боли меньше, если вскрываешь нарыв сам…

Скала отвечает не сразу.

— Да, — говорит он. — Я всегда боялся взглянуть правде в глаза.

— Вот это я и хотел от тебя слышать. — Профессор крепко сжимает плечо Скалы. — Сейчас ты обязательно должен этому научиться. Ведь решается ее судьба…

— Это верно, — соглашается Иржи.

— Ее недуг очень похож на твой.

Профессор садится рядом со Скалой, берет его руку в свои и, понизив голос, говорит настойчиво и ласково:

— Она тоже будет бояться взглядов, друг мой. Для нее они могут быть еще тягостнее, чем для тебя. Ты видел в глазах окружающих испуг и сочувствие. На нее будут глядеть с ненавистью, ее оскорбят притворной жалостью. Сотрудница Шика… Его… — Профессор делает паузу, на мгновение умолкает и чуть слышно произносит: — любовница.

— Она и была его любовницей! — хмуро говорит Скала.

— Не думаю! — так же тихо откликается профессор и пристально смотрит в глаза Скалы. — Но если бы даже была…

— Была! — восклицает Иржи и вырывает свою руку из рук профессора. Тот снова берет ее.

— Я хочу лечить твое сердце, а не уязвленное самолюбие, — повторяет он. — Если бы нужно было только успокоить самолюбие, я бы повторил без колебаний: не думаю, что она была его любовницей.

Скала не сводит с профессора напряженного взгляда. В его глазах надежда и мольба.

— Ну, юноша, — говорит профессор, поняв этот взгляд. — Обо всем этом вы с ней поговорите сами.

— У меня есть доказательство! — чуть не плача, кричит Иржи, и, запинаясь, стыдясь, он рассказывает о пижаме.

— Легко человека осудить, трудно ему поверить, — ласково заключает профессор и, повернувшись спиной к Скале, смотрит в темное окно.

Что же дальше? Что делать теперь, как выпутаться из этого сплетения опасений и тревог? Насколько легче хирургу: он вырезает пораженную ткань, зашивает рану, и пациент даже не знает, что удалили из его организма…

Что же дальше?

Как птичка, испуганно бьющаяся в грубой руке человека, так дрожит сердце Карлы при всякой попытке общения с ней. Профессор, как опытный врач, заметил это, когда попытался мягко преодолеть упорную замкнутость пациентки. «Время поможет», — говорит он себе.

Рана на голове Карлы еще не зажила, а профессор уже опасался самого худшего: как бы Карла не сделала новой попытки; смерть иногда кажется отраднее, чем загубленная жизнь. Сколько часов он терпеливо высидел у постели Карлы и наконец рискнул, как бы между прочим, в ходе разговора, вскользь сказать: