Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

Скала глядит в большие серые глаза Тонды, смущенные, как у школьника, получившего похвалу. Лицо этого человека вдруг так заинтересовало Скалу, что он на минуту забыл о цели своего прихода. Крайтл очень некрасив — лицо изрыто морщинами, все в крупных оспинах, большая плешь, прозрачные оттопыренные уши. Но в живых серых глазах столько добродушия, что все остальное становится незаметным. «У вас красивые глаза, Иржи Иосифович», — вспоминается Иржи Наташин голос. Он с удовольствием пожимает ручищу Крайтла.

— Есть хочешь? — спрашивает Лойза, стараясь не показать, как он рад, что Скале понравился его товарищ.

— Нет, не хочу, — говорит Скала. — Давайте-ка сядем. Разговор будет долгий.

Лойза и Крайтл садятся, Скала остается стоять у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. То ли ему хочется остудить голову, то ли избежать пристальных взглядов.

Издалека начинает Скала свою исповедь — от первого пробуждения в советском госпитале. Опять рассказывает он о Ваське, о Наташе, о майоре Буряке. В его голосе столько любви и муки — минутами Лойза и Тонда слушают, затаив дыхание, но, видимо, он делал и много глупостей, потому что иногда им не удается скрыть нетерпение.

Наконец Скала слышит слова секретаря райкома, которые кажутся ему почти обидными:

— Теперь я не удивляюсь, что ты помог нам в районе на выборах. Жаль, не довелось мне ни разу послушать тебя, парень. Но я понимаю: тот, кто тебя слышал, тот пошел с нами. Спасибо!

Тяжелая рука сжимает тонкую руку Скалы, взгляд добрых глаз гасит обиду. В самом деле, можно ли сердиться на Крайтла! И, не отпуская руки Скалы, он спешит добавить:

— На жену свою не обижайся. Вижу из твоего рассказа, что она не какая-нибудь вертихвостка, которой легко вскружить голову. Тут другая причина — та болезнь, которой все мы переболели: одни раньше, другие позже.

Скала недоуменно глядит на секретаря райкома. Как это понимать? Чем переболели? Кто мы?

Ослепительные зубы Крайтла белеют на рябом лице, глаза суживаются в лукавой усмешке.

— Ты, может, и не болел. А мы те, кто полюбил партию еще в молодости, переболели, верно, Лойза?

Теперь у Лойзы непонимающее лицо.

— Ну, чего ты на меня уставился? — усмехнулся секретарь. — Жили мы когда-то только ради куска хлеба: есть хлеб — радовались, нету хлеба — горевали. А в один прекрасный день мы узнали о партии. Кто на митинге, кто на демонстрации, кто в армии, а кто из книг. И сразу каждому стало казаться, что он что-то упустил и надо поскорей наверстать это, надо что-то совершить, доказать, как он предан делу партии.

— Верно, верно, так и было, — соглашается Лойза. — Сколько меня отец корил, что я не занимаюсь ничем серьезным, торчу в лесу да лазаю по птичьим гнездам; дома, мол, повернуться негде из-за моих клеток со щеглами и горлицами. И вот однажды приехал из Брно старый Юран, выступил у нас перед рабочими, у меня сразу глаза открылись.

— Вот видишь, в этом-то и дело, — улыбнулся секретарь. — Кто нам открыл глаза, тот становится для нас кумиром.

— Честное слово, верно! — с мальчишеским оживлением восклицает Лойза. — Как встречу Йозефа, так мне всегда вспоминается тот первый митинг и хочется… Нет, уж лучше не скажу, смеяться будете…

— Хочется, небось, поцеловать ему руку, как отцу родному. Так, что ли, говори уж? — подхватывает Крайтл. — Ну вот, и теперь происходит то же самое. Умная девушка жила как гусыня, без всякого кругозора, а потом увлеклась новым делом…

Скала глядит на него чуть ли не разинув рот.

— Не веришь? — спрашивает секретарь.

— Нет, верю, — шепчет Скала. — Я и сам думал об этом в поезде; вспомнилось, как много значил для меня человек, который научил меня летать…

— Вот видишь! — просиял секретарь. — Теперь ты понял…

— Но потом я решил, что нарочно выдумываю для нее оправдание, — сокрушенно признался Скала.

— Нет, нет, парень, я мог бы привести тебе еще немало таких примеров. В нашем же районе, — покачивая головой, говорит Крайтл. — Плохо то, что в данном случае этот кумир и в самом деле…

Крайтл поднимает взгляд к потолку, словно ища там подходящее определение.

— Мерзавец! — восклицает Лойза.

— Ну, ну, не торопись! — хмурится Крайтл. — Обвинить легко, доказать труднее.

— Скажи только, что он не мерзавец! — вскипел Лойза.

Серые глаза секретаря райкома становятся холодными. «Никогда я еще не встречал таких выразительных глаз, — думает Скала. — По ним видно, что именно человек хочет сказать, еще до того, как он заговорит. Сейчас он оборвет Лойзу, да еще как!»