Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

— Нужна ему твоя брехня… Не за тем он пришел.

Волнения волнениями, но пообедать все-таки надо было. Мы сдобрили уже переварившуюся картошку банкой гороха со свининой и весьма сытно перекусили, о чем Гоша не преминул отозваться:

— Люблю я поработать, особенно пожрать. А вкусно было, не то, что вчерашний бабкин ужин, хоть там и самогонка была. Только больно противная — одна сивуха. Ты почаще такой супешник готовь.

Я пообещал и развернул карту. Надо было искать выход. Рассуждал я так: если Ленька действительно пришел по наши души, то при попытке вернуться ему ничего не стоит перехватить нас на пути, где он знает каждый куст. Поэтому обратной дороги для нас нет. Пытаться уйти вдоль Весниной по верху бесполезно, только коней потеряем — я ведь видел, какие там скалы. Да и там догнать нас не фокус, следопыт он высококлассный, как и стрелок. Оставалось одно — идти на Немкину, но так, чтобы он не сразу смог найти наши следы, а там уже действовать по обстоятельствам. Все это я вывалил моим товарищам, и, надо отдать им должное, они признали мою правоту. Только дядя Степа опять проворчал что-то о варнаках-проводниках и очень нелестно высказался о корневских затеях. Он там мудрит, а мы здесь головы клади. «Слушай!» — передразнил он корневскую присказку. Потом спросил:

— А вот там, пониже, — махнул он рукой в сторону левого берега, — вроде пологий распадок. По нему не пройдем?

— Был я в нем. Чуть повыше он завален глыбами с эту избушку. Но думать надо.

— Думай. Только быстрее, а то придет, тогда будет некогда.

Он был прав — солнце уже начало склоняться к западу. Стало прохладнее — бабье лето все-таки не лето. Мы притащили остатки вьюков, седла и устроили лежбище так, чтобы с него хорошо просматривался вход в избушку. Дядя Степа взял свою «ижевку», перезарядил ее. Я, глядя на эту его возню, спросил:

— Что там у тебя, пуля?

— Нет, в лесу и кустах пуля ненадежна, мои боевые патроны заряжены картечью — ею лучше палить, от ветки не срикошетит.

Я одобрил этот подход. Старый таежник был, конечно, прав. Он закинул ружье за плечо и двинулся к речке, забрав у Гоши его кисет. Я крикнул ему:

— Возьми свой спальник. Замерзнешь ночью.

— Зачем он мне? У меня есть ватный клифт да плащ еще, не заколею. А вы, если что, кричите погромче — я далеко уйду.

То есть он не исключал самых печальных вариантов, вплоть до рукопашной схватки. А мы стали тоже готовиться: расстелили за седлами свои спальники, а мешок дяди Степы уложили в качестве бруствера. Я залег за ним и прикинул возможность стрельбы по двери. Обзор был хороший, но ночью мушку трудно будет разглядеть. Потому я установил постоянный прицел, а если придет нужда, буду целиться по стволу он был изрядно потерт и блестел так, что и ночью будет виден. Гошу проинструктировал, чтобы, если начнется заваруха, стрелял из ракетницы сначала вверх, дабы осветить место, а после моего выстрела палил прямо в лоб нападающему. На ракетном пистолете ведь нет прицела. Через четверть часа мы уже были готовы к любой неожиданности, и я опять углубился в карту.

Внимание привлек ручей, впадающий в Веснину прямо напротив зимовья. На первый взгляд он был для нашей затеи бесперспективен: левый борт его долины, если смотреть от нас, представлял собою вертикальную девяностометровую скалу, подножье которой было, конечно, завалено огромными глыбами гнейсов. Но я и по нему ходил, хотя и недалеко, километра два, и даже попал на той скале в конфузную историю.

Полез на нее в погоне за кварцевой жилой, да забыл, что спускаться труднее, чем подниматься. И, когда не смог дотянуться ногой до нужного уступчика, увидел перед своим носом стебелек шиповника, невесть как выросший на голой скале. Подергал его. Вроде держится крепко. Тогда ухватил его всей ладонью и, не обращая внимания на дикую боль, повис на секунду на нем всем телом. Дальше было просто. Спустился к подножью на дрожащих ногах, кое-как вытащил из ладони застрявшие шипы, перекурил и пошел дальше.

Тогда же заметил, что ручей как бы вымощен плоскими плитами гнейса, а в правом борту долины ручья есть пологие лощины, тоже уложенные плитняком. Это воспоминание, кажется, давало шанс выбраться из западни, в которую мы влезли с легкой руки Корнева. Надо было поручить дяде Степе проверить эту идею, все равно он где-то в тайге бродит, но как он любит говорить, «хорошая мысля приходит опосля».

Ленька пришел, когда уже зашло солнце и начало смеркаться. Причем появился он не с востока, с верховьев речки, как надлежало, а с севера, с дороги, будто только пришел с прииска. Но мы с Гошей вроде не заметили этого несоответствия и почти радостно приветствовали его. Расспросили о рыбалке, она не удалась у него, принес пару самых мелких хариусов-беляков и сам сказал, что дома наловил бы больше. Мы объяснили свою ночевку, как договорились, что сразу оправдало и отсутствие дяди Степы, которое больше всего обеспокоило Леньку. Он был явно сильно раздражен, что можно было объяснить и неудачной рыбалкой. Мне он сказал: