Леонид Прожогин - «... И места, в которых мы бывали»

Мы перевалили еще несколько хребтов и пересекли ряд распадков с болотами или журчащими ручьями, и, наконец, начался крутой спуск в долину Весниной. Лошади, а с ними и мы. в предчувствии отдыха зашагали веселее. Но вот пошел последний спуск. Он был особенно крут, но я знал, что здесь есть значительно более пологий обход по долине ручейка, впадающего в речку прямо возле зимовья. Я показал его дяде Степе, чтобы он вышел на берег речки, поросший густой травой, там развьючил и пустил попастись лошадей, пока мы будем готовить еду и обедать. Сам спустился по крутяку, зашел в избушку, вынес самим же заготовленную бересту и сухие дрова, а также лупиняковский казан полушаровой формы, скоренько начистил картошки, подвесил казан на крюк под специально для готовки сделанным навесом и чиркнул спичкой. Огонь занялся сразу же. Я слышал, как мои спутники звенят пряжками и кольцами, снимая вьюки с коней, переговариваются за кустами на берегу, и с наслаждением дымил самокруткой.

Но этот кайф продолжался недолго. Внезапно раздвинулись кусты с противоположной стороны полянки, на которой стояла избушка, и передо мной предстала рыжебородая фигура Леньки Лупиняка в полном таежном облачении: в какой-то жилетке-кацавейке неопределенного цвета, армейских шароварах, болотных сапогах, очень похожих на ботфорты — так они были отвернуты, с ружьем за плечами и патронташем вместо пояса. К патронташу был приторочен длинный нож в берестяных ножнах, от конца которых шел сыромятный узкий ремешок, обвязанный вокруг бедра, чтобы не потерять нож при перелезании через валежины. На голове у него был древний, как и кацавейка, давно потерявший цвет картуз.

Лицо его было покрыто крупными каплями пота — он явно спешил, догоняя нас, и потому сильно упарился. Я не нашел ничего лучшего, как спросить:

— Что, передумал? А как же сено?

Он ответил, тяжело дыша:

— Хрен с ним, с сеном, там Гришка с батей управятся. А я сюда харюзков половить. Женька пришел-таки. Надо его свежей рыбкой подкормить, а то отощал больно на своем курорте.

Он зашел под навес и, став на выступ сруба, достал с чердака избушки два хорошо сделанных гибких березовых удилища, вынес их за пределы навеса и прислонил к крыше. А сам сел напротив меня и спросил:

— А где же твои?

— Коней развьючивают. Сейчас придут, обедать будем. Давай и ты с нами — долг платежом красен. Вроде ты теперь у нас в гостях, хоть это и твоя хата.

Но Ленька от обеда отказался, сказал, что прямо сейчас пойдет вверх по речке и займется рыбалкой. По его словам встретит нас на месте сворота, там покажет начало тропы, а потом вернется. В этот момент появились мои спутники. Дядя Степа был явно поражен появлением Леньки. У него даже челюсть как-то отвисла. Не проронив ни звука, он бросил наземь принесенную вьючную суму с продуктами и уселся на лежавшее рядом со мной бревнышко. А Гоша дословно повторил мои вопросы и получил тот же ответ.

Ленька попросил у меня махорки, скрутил «козью ножку» задымил, взял удочки и зашагал по едва заметной тропке в сторону своего лабаза, то есть вверх по речке. Мы опять остались одни. Дядя Степа долго смотрел вслед рыбаку, потом спросил:

— Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

— А ничего. Надо мужику рыбки наловить, вот он и заявился. А заодно проверить, как мы тут хозяйствуем. Им зиму здесь жить.

— А я ни слову его не верю. Что, в Кузеевой меньше рыбы? Ты ж сам ловил там. Такой же точно хариус, как и здесь. Нет, тут что-то не то. Не затем он пришел, варнак. Как хотите, ребята, а я думаю, надо нам домой подаваться, пока целы. Он по наши души пришел. Если вы не пойдете, я седлаю коней и марш домой. Один.

Только теперь до меня начало доходить, что он, пожалуй, прав в своей оценке ситуации. Но, с другой стороны, угроза не казалась мне такой уж большой: нас все-таки трое, причем не трусы, паника дяди Степы не в счет. Да и он, насколько я знал, в крутую минуту не сдрейфит. Поэтому решил получше разобраться в происходящем.

— Значит, так. Никто никуда не пойдет. А ты, старый, кажется, сам мне говорил: «Пуля — не дробь, попадет — отскочит». Что там у него в стволах и патронташе, я не знаю, но и мы не безоружны. Что бы там ни было, давайте дождемся его, а там и решим, как быть. Все. Ночуем здесь. А там видно будет.

— Как скажешь. Но я здесь ночевать не буду. Уйду с конями в тайгу и там ночую. А вы как хотите. Это мое последнее слово.

— Так даже лучше, надо ж ему объяснить, чего мы не пошли. А он сказал, что ждать там будет. Так я и совру, что кони ушли, а ты ищешь и, как найдешь, там и заночуешь.