Сергей Шикера - Выбор натуры

Помыв руки, Демид постучал в полукруглое окошко в стене и получил закуску и графин водки. То ли под действием «волшебного порошка», то ли по настроению, таможенник в этот вечер был разговорчивей обычного. Начал он с долгого рассказа об убитом на охоте знакомом судье по фамилии Гулак, потом как-то плавно перешел на инопланетян, и был очень удивлен, что Сараев этим совсем не интересовался.

В окошко раздачи постучали. Выставляя на стол тарелки с подноса, Демид спросил:

– А как же планета Нибиру?

Сараев пожал плечами, и только чтобы поддержать разговор, спросил:

– Вы их как-то себе представляете?

– Это не существенно. Пусть это будут хоть мыслящие бактерии. Важно другое. Я вот иногда думаю: если это будут какие-то сверхинтеллектуальные сверхсверхсверхсущества – а они такими и будут, иначе как бы они до нас добрались? – так вот, в таком случае они с нами справятся, не прикладывая никаких особых усилий. Они нам просто кое-что покажут.

Заявленная Демидом тема как-то странно гармонировала с тоскливой обстановкой заведения; казалось, о чем еще, кроме как о такой вот бессмыслице, можно говорить в этих четырех стенах? Сараев слушал вполуха Демида и раздраженно думал: вот какого, спрашивается, ляда он должен сидеть в полночь черт знает где и слушать всю эту галиматью!..

– Знаете, я ведь всё детство в подвале провел, – продолжал между тем таможенник. – Ютились с матерью в дворницкой, жили очень бедно, еле сводили концы с концами. Игрушек у меня было мало, и одна из любимых – старенькая пожарная машинка. Помните эти гремучие жестяные машинки, у которых постоянно вылетали колеса? И вот как-то в наш дом переехала новая семья, и во дворе появился мальчик, мой ровесник, до сих пор помню его имя: Сережа Маслов. Собственно, этот Сережа – со своими красивыми молодыми родителями, с огромной трехкомнатной квартирой, с тем, как он одевался, во что игрался, – и был для меня инопланетянином. Игрушек у него было не перечесть. И среди них оказалась пожарная машина, знаете, такая роскошная копия американских пожарных машин – большая, тяжелая, на широких резиновых колесах – просто загляденье. И вот увидев ее, взял я свою несчастную сиротскую машинку, отнес на задворки и там разбил булыжником вщент. До сих пор слезы наворачиваются, когда вспоминаю этот жалкий плоский кусок железа. Помню звук, с которым она плющилась, осыпающуюся краску… Так что я знаю, о чем говорю. И вот представьте. Прибудут к нам такие Сережи, неважно как они выглядят, и откроют нам глаза. То есть предъявят что-нибудь такое, по сравнению с чем все наши достижения, все наши духовные и культурные свершения покажутся нам такой запредельно ничтожной чепухой, что мы тут же, едва опомнившись от потрясения, побежим наперегонки бросать в топку всех наших бахов, давинчей и достоевских, только бы поскорей избавиться от этого позорища. Да и вообще вся наша цивилизация по сравнению с ихней окажется таким убогим грязным термитником, что нам станет стыдно в глаза друг другу смотреть, и мы сами, без понуждения, без единого лазерного выстрела, пойдем, опустив шеи, под их ярмо, потому что жить с сознанием этого иначе, чем рабами, будет невозможно… То есть мы еще раз попробуем яблоко познания, только на этот раз нам его запихнут в глотку.

Помолчав, Демид добавил:

– Я думаю, именно так всё и закончится. Кто-то в конце концов придет, и мир сгорит от стыда.

Равнодушие Сараева к предложенной теме Демида, кажется, задело. Он прошелся несколько раза из угла в угол, заглянул в выгородку и, вернувшись, поставил на проигрыватель пластинку. Треск и грохот в динамиках сменились ровным шорохом, и приятный мужской голос объявил: «Иволга». После иволги они прослушали жаворонка и дрозда, и Демид поставил пластинку с лютневой музыкой. Сараев еще раз оглядел это странное помещение. Кормили, кстати, здесь отменно, всё было потрясающе вкусно: и суп из белых грибов, и шашлык из осетрины. Может быть, этот контраст и имелся в виду устроителями?

– И как там ваше кино? – спросил Демид.

– Никак.

– Да что ж это всё так тянется у вас?

Сараев пожал плечами.

– Может быть, и не будет ничего, – сказал он.

– Как так?

– Непредвиденные привходящие обстоятельства.

– А подробней?

Сараев задумался.

– Вы верите в магию? – спросил он.

– Еще как! – ответил Демид. – Сейчас я вот сюда постучу, и мы получим десерт. Так что там с кино? Докладывайте.

Сначала Сараев поведал о своем намерении отправиться весной в Беспечную, а потом, слово за слово, незаметно для себя перешел на ситуацию с Прохором, о котором прежде ничего Демиду не говорил; рассказал о том, что городом уже ширятся слухи об их совместной работе, и для чего Прохор их распускает. Он, как всегда, не мог сказать самого главного, и потому сосредоточился на непростой биографии Прохора и его претензиях. Получилось довольно зло. Таможенник расхаживал по комнате, но с какого-то момента вернулся на место и слушал заинтересовано. Посреди рассказа он прервал Сараева вопросом: