Сергей Шикера - Выбор натуры

– Пока еще только ищем на них выход, – ответил Вадим.

– Давай-давай, это хорошая мысль. Только их надо заинтересовать. Они же тоже любят москаликов лишний раз за сраку куснуть. Пусть брат главного героя приедет его спасать прямо из Польши. Он там, допустим, работает, да? Сантехником или еще кем-то. А спасать брата приедет с другом, поляком. О! С бойфрендом! И настругают москвичей побольше. А что? Пусть пшеки тоже в съемках поучаствуют. Я помню, у них там какой-то «Барандов-фильм» был, фильмы про индейцев снимали…

Когда же до Сараева, наконец, дошло, что речь идет о прохоровской истории с гастарбайтером, он изумленно уставился на Вадима, но, не получив даже ответного взгляда (боковым-то зрением тот его удивление наверняка заметил), нахмурился и за все время не проронил ни слова.

– Я так понял, что это не совсем ваш водочный магнат? – мрачно спросил он, когда они оказались на улице.

– Его близкий приятель, школьный друг.

– Школьный друг?

– Ну да. А что здесь такого? Он пока представляет его интересы.

– А через соседей подобраться не пробовали? Или родственников жены?

– Это лишний раз доказывает, что мне не стоит вам всего говорить, – раздраженно ответил Вадим.

– Ладно, как хотите. Только зря всё это. Я вам, кажется, ясно сказал, что не собираюсь ни работать, ни иметь дело с Прохором…

– С кем?

– С Прохорчуком.

– А-а, вы опять об этом. Да… тяжело с вами. Ну, еще немного раньше вы мне говорили, что совсем не знаете, как сейчас делаются дела. Так что положитесь, пожалуйста, хотя бы в этом на меня. Вы хотите снимать? А на какие шиши, извините? Время идет. Сценария нет. Деньги нужны уже сейчас. Подо что-то я должен их просить, или как? С вами ни тпру ни ну… Вот, человек готов выложить хорошую сумму за рекламу его водки. Чем плохо? Пару раз поставим в кадре бутылку на стол, и все дела…

– А за столом будут сидеть кришнаиты?

– Вы зря смеетесь. С ними вопрос еще не решен. Но это хоть какое-то начало. Я имею в виду водку. Завтра я могу его смело называть в числе тех, кто финансирует наш фильм. А там, смотришь, и другие потянутся. Но хоть что-то, хотя бы такую рыбу, я должен им рассказывать? Как вы считаете?.. И потом. Я понимаю, у вас с вашим другом какие-то счеты, но надо же смотреть объективно. По-моему очень неплохой вырисовывается сюжет. Во всяком случае, судя по тому, что я услышал. Такая жесткая история про бесправного гастарбайтера в современной России… Вторая половина там вообще сплошной экшн, крутой боевик. Герой попадает в рабство на строительстве у крупного чиновника, передает известие на родину, и в Москву приезжает его спасать родной брат. Ну и там еще история любви, естественно. Чем плохо?

– Послушайте, я вам русским языком сказал, что ни в каком виде сотрудничать с Прохором не собираюсь. Вам это понятно?

– Понятно-понятно. Что вы так нервничаете?

– Ну и прекрасно.

Сараев повернулся и пошел прочь. Остановился. «Нет, так дело не пойдет. Никакая это не “рыба”, они всерьез всё решили. Надо рубить прямо сейчас. Потом будет поздно». Он нагнал уходящего Вадима и на этот раз громко, почти срываясь в крик, сказал:

– Нет, вам не понятно. Я вашу тактику насквозь вижу! Вы соглашаетесь, а сами продолжаете гнуть ту же линию. И всё это делаете специально!

– Что я делаю?

– Приучаете меня к этой мысли. Проверяете, как пройдет. И сегодня хотели посмотреть, как пройдет, для этого и позвали. Не пройдет! Слышите?! Не пройдет! И запомните. Одно слово! Еще одно только слово: Прохор – и между нами всё кончено! Я найду себе другого продюсера!

Глядя на лицо Вадима, выражавшее в эту минуту несвойственную ему ледяную твердость, Сараев понял, что все его угрозы – чепуха. Что всё у них с Прохором решено. Пока он им еще нужен, но как только они получат под его имя деньги, он тут же будет отодвинут, если вообще не выкинут. Тут и к гадалке не ходи.

– Андрей Андреевич!

Рядом стояла машина Павла. Сараев подошел, открыл дверцу, но передумал.

– Нет, – сказал он, – мне надо пройтись.

Ему не хотелось сейчас отвечать на вопросы Павла, да и его привязчивость последнее время действовала на нервы. Свой срыв с Вадимом он отнес к скверному самочувствию – накануне вечером выходил в магазин легко одетым и, кажется, простыл.

Дома, болтая стручком красного перца в стакане с водкой, Сараев думал о том, как невыносимо пестра стала его жизнь. Такого не было со времен молодости. Вот разве что во время запоев. Ну так он и пить бросал отчасти потому, что не справлялся с наплывом впечатлений. Однажды в поисках крема для бритья он забрел в небольшой магазин на Степовой и упал там в обморок. Всё дело было в зеркальных стенах, удваивающих бесконечное множество мелких предметов на витринах. Сознание отчаянно заметалось между предметами, между предметами и их отражениями и между самими отражениями, и уже в следующую секунду он грянулся на плиточный пол. Его быстро подняли, но едва он пришел в себя, как та же лавина ринулась в ту же брешь, в глазах зарябило, и он едва не опрокинулся снова. Пришлось выходить из магазина зажмурившись, держась за юношу-поводыря. Нечто похожее происходило в последние месяцы, только дурнота накапливалась исподволь, день за днем. А всё оттого, что он опять, как когда-то, отдался вольному течению жизни. Доверился ей. После всего. Вот как это объяснить?