Гюнтер Грасс - Под местным наркозом

— Порцию шварцвальдского вишневого торта.

— Ну как, Веро? Заказать еще?

— Достаточно.

— Может, что-нибудь полегче? Песочное печенье?

И опять мне не осталось ничего другого, как угостить Веро сигаретой «рот-хэндл». Она курила, не глядя на меня. Я курил, не глядя на нее. В паузах вверх поднимались пузыри, в которых могли бы уместиться диалоги на продуваемом ветром рейнском променаде по дороге в Андернах. (Вероятно, моя прежняя невеста имеет право участвовать во всем этом на равных; кто сосчитает, сколько раз я сидел у нее за столом незваный.)

— Скажите, Веро, вы были когда-нибудь в Андернахе на Рейне?

— А вы были когда-нибудь в Хапарандо, господин штудиенрат Штаруш?

(Она всегда так говорит, погода здесь ни при чем — это не от насморка.)

— Скажите, Веро, почему вы, собственно, не удаляете полипы в носу?

— А почему вы их не выращиваете?

(Теперь она вертит в руках серебряную ложечку; сейчас ложечка исчезнет.)

— Между прочим, госпожа Зайферт обратила мое внимание на то, что мой ковер лезет.

— Раньше вы этого не знали?

(Позже, много позже, она подарила мне эту ложечку.)

— А теперь я заплачу. Согласны?

На столе лежала листовка: «Пожар!» Мы вышли из кафе, ноги у нас окоченели, а во рту была приторная сладость.

Остались рожки да ножки. Пустые промежутки, которые легко заполнить. Позже стали торговать воспоминаниями. Что-то должно было случиться и частично произошло, но не у нас. Позже стали приходить неоплаченные счета. Никто не признавался. Позже продолжали проводить профилактику. В каждом Раньше заключено Позже.

Курс лечения верхней челюсти мало чем отличался от курса лечения нижней. Даже сейчас, когда это ушло в область предания и оплачено сполна, мой зубной врач отвечает на все вопросы. Вчера я сказал, что он должен признать: при всем его дружелюбии он был со мной резок, иногда обрывал, и тут он излил на меня целый поток красноречия:

— Относительно неважно, что именно было сказано. Главное — не играть в прятки. Я говорил не то, что вам хотелось бы услышать. И старался, чтобы вы говорили то, что я нахожу правильным, то, на что я наталкивал вас. Даже поправки, внесенные вами позднее — вы любите исправлять ошибки, — это мои не понятые вами вначале идеи. Вот видите, вы смеетесь!

Я сказал, что при том множестве пациентов, с которыми он должен беседовать и на вопросы которых он дает ответы, наверняка возникает путаница, память может подвести.

— Вы забываете о картотеке. Передо мной ваша карточка: после долгого перерыва и после того, как трудности с вашим учеником удалось ликвидировать, — давайте будем точны: с седьмого по тринадцатое февраля мы лечили вашу верхнюю челюсть и если не полностью выправили, то все же ослабили прогению. Тогда же я начал заниматься дистальным прикусом вашего ученика Шербаума и, обтачивая вам коренной зуб, сказал: Милый мой штудиенрат Штаруш, после того, как вы немного успокоились — ведь ваш ученик заколебался… Кстати, мальчик сумел даже меня кое в чем убедить. Итак, после всего этого вам пора проститься и с вашими путаными россказнями. Этот Крингс — как бы там ни звали его на самом деле — по всему тянет лишь на полковника, обойденного по службе. Он, как и многие другие военные, не получившие настоящей профессии, попытался внедриться в промышленность. Подобные случаи нам известны. С этими крингсами мы совсем закрингсовались. Но вашему Крингсу было мало успехов на гражданке, поэтому он в кругу семьи за столом старался выиграть те сражения, которые его начальники проиграли. (Мой парикмахер, в прошлом капитан, предается похожим победным фантазиям, стоя перед зеркалом.) И вот из-за этих хвастливых бредней между полковником и его дочерью иногда возникали ссоры. Дочь вы теперь хотите изобразить в виде эдакого монстра, но лично я представляю себе вашу невесту хоть и трезвой девушкой, но отнюдь не сухарем, просто ее все больше и больше раздражали бесконечные любовные похождения жениха…

(Он обточил мне шесть зубов конусом — можно было надевать колпачки. Когда экран не занимали картины, нарисованные моим дантистом, я смотрел по телевизору передаваемый западноберлинской радиостанцией фильм-концерт «Встреча с Рудольфом Шоком». Камерный певец разевал рот, пел, но мне казалось, что он шепчет.)

— Припомните, вы водили тогда «мерседес», привлекавший в предгорьях Эйфеля всеобщее внимание, «мерседес» с откидным верхом, год выпуска 1932-й. Будучи истинным пижоном, вы часто оставляли этот свой шикарный старый драндулет на солнце — мол, глядите, — а сами располагались рядом, демонстрируя свой прогенический профиль. Кому придет в голову упрекнуть глупенькую госпожу Шлоттау за то, что она втюрилась в драндулет вкупе с его водителем в замшевых перчатках и подбородком, как у самого дуче? (Тогда в вас еще что-то было.)