Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы I-XXX)

- Ох, не надо, капитан! - вскричал Точильщик. - Не понимаю, как это вы можете! Что я сделал, чтобы так на меня смотреть?

- Приятель, - сказал капитан Катль, - не кричи, пока тебя не обидели. И что бы ты ни сделал, не наговаривай на себя.

- Я ничего не делал и не наговаривал, капитан, - ответил Роб.

- В таком случае, не уклоняйся, - внушительно сказал капитан, - и стань на якорь.

Глубоко чувствуя возложенную на него ответственность и необходимость тщательно расследовать это таинственное происшествие, как подобает человеку, связанному с обеими сторонами, капитан Катль решил осмотреть место действия и не отпускать от себя Точильщика. Считая, что в настоящее время этот юнец находится как бы под арестом, капитан колебался, не целесообразно ли будет надеть ему наручники, связать ноги или привесить к ним груз; но сомневаясь, законны ли подобные действия, капитан решил только придерживать его всю дорогу за плечо и сбить с ног, если он окажет сопротивление.

Однако Роб не оказал никакого сопротивления и, стало быть, подошел к дому мастера судовых инструментов, не испытав более суровых мер воздействия. Так как ставни были еще закрыты, капитан прежде всего позаботился открыть лавку; когда же дневной свет проник в комнату, капитан с его помощью приступил к дальнейшему расследованию.

Первым делом он поместился на стуле в лавке в качестве председателя торжественного трибунала, все члены коего соединились в его лице, и потребовал, чтобы Роб лег в постель под прилавком, указал точно место, где он, проснувшись, обнаружил ключи и пакет, и показал, каким образом нашел дверь незапертой, как отправился на Бриг-Плейс, - причем капитан предусмотрительно приказал восстановить эту последнюю сцену не выходя за порог, - и так далее и так далее. Когда все это было показано несколько раз, капитан покачал головой и, по-видимому, пришел к заключению, что дело принимает дурной оборот.

Затем капитан, смутно допуская возможность найти тело, предпринял тщательные поиски по всему дому: с зажженной свечой шарил в погребах, засовывал свой крючок за двери, больно ударялся головой о балки и запутывался в паутине. Поднявшись в спальню старика, они убедились, что в ту ночь он не ложился в постель, а только прилег поверх одеяла, о чем свидетельствовал еще сохранившийся на одеяле отпечаток.

- И я думаю, капитан, - сказал Роб, осматривая комнату, - что эти последние дни, когда мистер Джилс так часто приходил и уходил, он понемногу уносил мелкие веши, чтобы не привлекать внимания.

- А! - таинственно произнес капитан. - Почему ты так думаешь, приятель?

- Вот, например, - отвечал Роб, озираясь, - я не вижу его прибора для бритья. И щеток его не вижу, капитан. И рубашек. И башмаков.

По мере того, как перечислялись эти предметы, капитан Катль специально сосредоточивал внимание на деталях туалета Точильщика, - не обнаружится ли, что тот недавно ими пользовался или в настоящее время ими владеет. Но Робу незачем было бриться, он, разумеется, был не причесан, и не могло быть никаких сомнений в том, что свой костюм он носит давно.

- А что бы ты сказал, не наговаривая на себя, - спросил капитан, - в котором часу он уклонился от курса? Ну?

- Я думаю, капитан, - отвечал Роб, - что, должно быть, он ушел вскоре после того, как я захрапел.

- В котором часу это было? - осведомился капитан, приготовившись добиться точных сведений.

- Как же я могу на это ответить, капитан? - возразил Роб. - Знаю только, что поначалу сон у меня крепкий, а под утро - чуткий; и если бы мистер Джилс прошел через лавку на рассвете, хотя бы даже на цыпочках, я бы уже непременно услышал, как он закрывает дверь.

Трезво обсудив это показание, капитан Катль стал склоняться к мысли, что мастер судовых инструментов скрылся по собственному желанию; такому логическому выводу способствовало письмо, адресованное капитану, которое, будучи несомненно написано рукой старика, как будто без особых натяжек подтверждало догадку, что тот решил уйти и ушел по своей воле. Теперь капитану предстояло подумать, куда он ушел и зачем? А так как он не видел никаких путей к решению первого вопроса, то и ограничил свои размышления вторым.

Когда капитан припомнил странное поведение старика и прощание с ним - в тот вечер он не мог объяснить, почему оно было таким теплым, но теперь это стало понятно, - у него возникло страшное подозрение, что старик, подавленный тревогой и тоской по Уолтеру, пришел к мысли о самоубийстве. Так как он был не приспособлен к тяготам повседневной жизни, о чем частенько говаривал сам, и несомненно выведен из равновесия неопределенным положением и надеждами, исполнение которых все откладывалось и откладывалось, подобное предположение казалось не только не бессмысленным, но даже слишком правдоподобным.