Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы I-XXX)

- Здравствуйте, - подойдя ближе, сказала Флоренс. - Рано вы принялись за работу.

- Я бы рад был приниматься за работу еще раньше, мисс, будь только у меня работа.

- Разве так трудно ее получить? - спросила Флоренс.

- Для меня трудно, - ответил тот.

Флоренс посмотрела на девушку, которая сидела, опершись локтями о колени и подбородком на руки, и спросила:

- Эта ваша дочь?

Он быстро поднял голову, с просиявшим лицом повернулся к девушке, кивнул ей и ответил утвердительно. Флоренс тоже повернулась к ней и ласково поздоровалась; девушка в ответ пробормотала что-то, неприветливо и хмуро.

- Она тоже нуждается в работе? - спросила Флоренс.

Человек покачал головой.

- Нет, мисс, - сказал он, - я работаю на обоих.

- Значит, вас только двое? - осведомилась Флоренс.

- Нас только двое, - отозвался он. - Вот уже десять лет, как умерла ее мать. Марта! (Он снова поднял голову и свистнул ей.) Не хочешь ли поговорить с этой красивой молодой леди?

Девушка нетерпеливо пожала узкими плечами и отвернулась. Некрасивая, уродливо сложенная, дурного права, оборванная, грязная - но любимая! Да! Флоренс

Это угадала по взгляду отца, обращенному на нее, и она знала, чей взгляд ничего общего не имеет с этим.

- Бедная моя девочка! Боюсь, что сегодня ей хуже, - сказал отец, отрываясь от работы и глядя на свою некрасивую дочь с состраданием, грубоватым и потому особенно трогательным.

- Значит, она больна? - спросила Флоренс. Он глубоко вздохнул.

- Вряд ли за пять лет моя Марта была совсем здорова хотя бы пять дней, - ответил он, все еще не спуская с нее глаз.

- Эх, больше чем за пять лет, Джон, - сказал сосед, который подошел помочь ему чинить лодку.

- Ты думаешь - больше? - отозвался тот, сдвигая на затылок поношенную шляпу и проводя рукой по лбу. - Все может быть. Кажется, будто прошло много-много лет.

- И с каждым годом, - продолжал сосед, - ты все больше и больше ее балуешь и потакаешь ей, Джон, покуда она не станет в тягость и себе и другим.

- Не мне, - возразил ее отец, снова принимаясь за работу. - Только не мне.

Флоренс поняла - кто мог понять лучше, чем она? - как правдивы были его слова. Она подошла к нему ближе и рада была бы пожать его мозолистую руку и поблагодарить за доброту к жалкому созданию, на которое он смотрел иными глазами, чем все остальные.

- Кто же, если не я, побаловал бы мою бедную девочку, уж коли называть это баловством?

- Это так! - воскликнул сосед. - Но все же не надо хватать через край, Джон! А ты что делаешь? Ты отнимаешь у себя, чтобы отдать ей. Из-за нее ты связываешь себя по рукам и по ногам. Ты влачишь жалкое существование из-за нее. А ей какое до этого дело? Уж не думаешь ли ты, что она это хоть сколько-нибудь ценит?

Отец снова поднял голову и свистнул. Марта ответила тем же нетерпеливым подергиванием узких плеч; а он был счастлив и доволен.

- Только ради этого, мисс, - сказал сосед с улыбкой, в которой было больше затаенной симпатии, чем в его словах, - только ради того, чтобы видеть это, он никогда не отпускает ее от себя.

- Потому что настанет день, и он давно уже приближается, - заметил тот, низко склоняясь над своей работой, - когда даже для того, чтобы увидеть, как у моего несчастного ребенка дрожит палец или развеваются волосы, пришлось бы воскрешать мертвую.

Флоренс потихоньку положила возле него немного денег на старую лодку и ушла.

И теперь Флоренс начала думать о том, что, если бы она заболела, зачахла, как ее милый брат, узнал ли бы тогда отец, как она его любила; стала ли бы она ему дороже; подошел бы он к постели, где лежит она, слабая, с потускневшими глазами, заключил бы ее в свои объятия и зачеркнул прошлое? Мог бы он при изменившихся обстоятельствах простить ей то, что она не умела открыть ему свое детское сердце, простить так, чтобы она без труда могла поведать, с каким чувством вышла в ту ночь из его комнаты, что хотела ему сказать, если бы на это у нее хватило храбрости, и как старалась она впоследствии открыть тот путь, которого так и не нашла в детстве?

Да, - думала она, - если бы она умирала, он бы смягчился. Она думала о том, что, если бы лежала она, спокойно и не борясь со смертью, на постели, овеянной воспоминаниями об их любимом мальчике, он был бы растроган и сказал бы ей: "Милая Флоренс, живи для меня, и мы будем любить друг друга, как могли бы любить, и будем счастливы, как могли быть счастливы все эти годы!" Если бы услышала она эти слова и заключила его в свои объятия, она, казалось ей, ответила бы с улыбкой: "Слишком, поздно, но знаю одно: это было бы для меня самым большим счастьем, милый папа!" - и ушла бы от него с благословением на устах.