Марина Дяченко-Ширшова - Зеленая карта

Она замолчала, ожидая реакции от собеседника, но проще было дождаться отклика от скифской бабы.

Ольга не растерялась. Она была готова к сложностям и не собиралась отступать:

— Я, признаться, не знаток футбола, да я и не люблю футбол, честно говоря…

Она подождала реакции теперь уже на свою провокацию — тщетно.

— Так вот, я хотела спросить вас — вы по-прежнему любите театр? Вы посещаете киевские театры? Какие спектакли вы посмотрели в последнее время?

У ее собеседника запищала в кармане мобилка.

— Да. Нет… Нет. Все, — он спрятал телефон опять в карман.

— Вы читали Пелевина? Каких современных авторов вы предпочитаете? — Ольга говорила не умолкая. И — будто с гранитной глыбой.

Мобилка запищала снова. Ольгин собеседник чуть шевельнулся:

— Футбол — искусство. Я уже об этом говорил. Извините… У меня нет времени.

— Две минуты! Видите ли… О футболе с вами будут говорить специалисты, а я не специалист, я вообще не понимаю прелести футбола… — Ольга сбилась, растерялась, что случалось с ней очень редко; сидящий напротив человек гипнотизировал ее, как кролика. — Мой сын играет в футбол, занимается в спортшколе «Динамо», он буквально фанатеет…

— У меня нет времени на эти разговоры, — голос Ольгиного собеседника был по-прежнему мягок, тих и весок, тем не менее он поднялся из кресла, и усадить его обратно не было никакой возможности.

Ольга подалась вперед:

— Валерий Васильевич, у меня к вам колоссальная личная просьба. Отпустите моего сына, Валерий Васильевич. Он занимается в школе «Динамо»… Скажите сейчас в камеру, что вы отпускаете его, что он спокойно может ехать в Америку и там играть в футбол… вы ведь спокойно ездили в Эмираты, Шевченко спокойно поехал в Милан… Я вас умоляю, это очень важно, вы можете буквально спасти человека… Пожалуйста…

Ольгин собеседник помолчал еще несколько секунд — разглядывая Ольгу, как удав разглядывает кролика, причем такого, который на вид неаппетитен. Потом, ни слова не говоря, вышел.

— Ну ты даешь, — сказал за Ольгиной спиной потрясенный оператор. — Эксклюзив, блин.

Весь коридор Буцыной квартиры загроможден был коробками от «Филипса». Протискиваться пришлось боком; в комнате кто-то громко застонал, Женька покрылся холодным потом.

— Проходи, — торопил его Буца.

Женька сделал над собой усилие и вошел.

В комнате царили полумрак и духота. Трое «хлопцев» сидели на диване: двое были Игорь и Леха, третьего Женька никогда не видел, но ему тоже было лет пятнадцать-шестнадцать, и он тоже завороженно пялился на мерцающий в углу экран.

Женьке махнули рукой: садись, мол, не мешай.

Он остался стоять у двери; прямо на паласе у противоположной стены сидел еще один парень, на коленях у него была девчонка, здоровенная, лет семнадцати. А может, Женькина ровесница — в полумраке и под слоем косметики не разобрать…

Стон повторился; Женька перевел взгляд на экран — и отшатнулся.

На огромной кровати раскинулась голая грудастая тетка, и двое мужиков, тоже голых, удовлетворяли ее сразу с двух сторон. Вернее, это она их удовлетворяла; кто из них стонал, непонятно — наверное, стонали по очереди все трое…

Женька почувствовал, что его сейчас вырвет. Быстро отвел глаза — на лицах «хлопцев» лежал мерцающий отблеск экрана, Женька видел, что хлопцы заведены, что они истекают слюной, что они готовы облизывать этот маленький паскудный видик и стонать, стонать, как те, на экране…

Девчонка захихикала, наблюдая за Женькиной реакцией. А может быть, просто потому, что парень, на котором она сидела, по-хозяйски ее лапал.

— Выпить хочешь? — свистящим шепотом спросил подошедший из кухни Буца.

Женька мотнул головой:

— Поговорить… когда?

— Да успокойся, малый, — раздраженно сказал Леха. — Сядь.

К троице на экране прибавились еще две бабы и мужик.

— Еще минут десять, — все так же шепотом сказал Буца. — Да посмотри, ладно… Разрешаю…

У одной из новоприбывших теток груди были, как два мяча — адидасовские, черно-белые в какую-то странную сеточку, с аккуратным отверстием ниппеля. Женьку снова стало подташнивать; неизвестно, чем бы закончился для него этот просмотр, но пленка, по счастью, закончилась, телевизор зашипел так же сильно, как до того стонал, и серый экран подернулся будто сеткой из ползающих мух. Парни на диване завозились, обмениваясь полувнятными репликами; минут через пять заметили Женьку.

— Сядь, динамовец!