Ханна Бренчер: Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

То и дело слышишь о похищениях детей и о расстрелах в кинотеатрах. Разум парализует мысль о том, каково это – когда тебя внезапно заставляют лечь на землю, прямо на ведерко с масляным попкорном. И в это время фигура в маске открывает огонь по тебе и по всем остальным людям, которые заплатили 11 долларов, чтобы на один вечер отгородиться большим экраном от реальности.

Я смотрю на всю эту боль, страдания, фрагменты безумия, наводняющие вечерние новости, и это заставляет меня бежать к Богу, а не от Него. Добавь еще слой сердечной боли, нечестности и одиночества, который наваливается на тебя в пятничный вечер и остается лежать, свернувшись, у тебя в ногах до утра. Ты получишь готовый рецепт желания делать что угодно, только бы не смотреть в зеркало и не говорить: «Все в твоих руках, приятель. Сегодня ты будешь спасать мир».

Когда я честна с самой собой и смотрю на мир, мне ясно – я нуждаюсь в спасителе. Я в этом уверена. Чаще всего я не знаю, какого кофе мне хочется, на каком поезде я поеду или какую куртку надену, но я всегда отчаянно мечтаю о нем. О спасителе, который приблизит свое лицо к моему и, глядя в глаза, скажет: «Малышка, это не твоя битва. Постой в сторонке, теперь я здесь».

Я закончила свое письмо словами о том, что ей нужно плыть. Точно так, как писал Ронни, – я просто передала эту мысль дальше. Это было напоминание, что надо быть сильной, призыв стремиться вперед, даже когда хотелось бы, чтобы тяжесть ситуации избавляла от этой необходимости.

Только эту мысль я могла передать Лорен. Она должна была научиться двигать руками, отталкиваться ногами, задерживать дыхание под водой. Тогда она поплывет и будет плыть, плыть, плыть. Это был гимн. Это был шанс выжить. Я закончила письмо именно этими словами:

Лорен! Пожалуйста, плыви!

Перед праздниками было много работы. Я трудилась по восемь-девять часов на своем основном рабочем месте, возвращалась на поезде в Нью-Хейвен, а потом еще по четыре часа работала вечером. Мы с друзьями, вспоминая те дни, шутим, что это были «пустоши, лишенные социального взаимодействия»; но главное – я была влюблена. Да, влюблена в порученную мне работу, и я никогда не испытывала лучшего чувства.

В моем расписании не было дырок. Каждые несколько дней я ездила на почту в центр нашего маленького городка и отпирала ящик 2061. В нем поджидала меня длинная полоска желтой бумаги, которая означала, что почты слишком много, чтобы она поместилась внутри.

Почтовый служащий выныривал из складского помещения с горами писем, плотно перевязанных резинками, либо с почтовым посылочным ящиком. Иногда и с тем, и с другим. У меня скопилось столько этих ящиков, что я как-то раз попыталась уговорить одну свою подругу принять участие в конкурсе скульптур из почтовой тары. Она с минуту смотрела на меня, а потом сказала:

– Так, идем-ка, надо выпить и проветриться. Избавься от этих ящиков!

Но чаще я брала их домой, садилась на пол и вскрывала письма, складывая их стопками и готовя к отправке. Я прочитывала каждое письмо, чтобы убедиться, что в конверт вложено достойное содержание.

Большинство людей смотрели на меня непонимающим взглядом, когда я подтверждала: да, я действительно прочитываю каждое письмо, – а потом рассказывала, какой поток писем приходит каждую неделю из исправительных заведений штата. Очевидно, по Северо-Западу прошел слух, что я – не только девушка, которая оставляет любовные письма по всему Нью-Йорку, но и весьма уважаемая сваха.Если ты – заключенный и пришлешь мне письмо со своими любимыми «фотками», я сведу тебя с женщиной-мечтой, которой наплевать, что ты еще не отсидел последние десять лет своего срока. Я весьма понаторела в написании писем типа «Дорогой Джошуа! Спасибо за фотки. Жаль только, что я на самом деле не сваха».

В общем, это правда: прочитывалось каждое письмо. А потом они укладывались в пакеты с приложенной запиской, объясняющей, каким образом сотни людей из разных мест земного шара сошлись вместе, чтобы писать письма и создать этот пакет. И вот теперь он оказался в руках человека, не ожидавшего в этот день от своей почты ничего, кроме счетов и купонов.

Я так много узнавала о людях, сидя на полу по-турецки с чашкой чая и просто читая эти письма. Я столько узнавала о человечестве, поглощая поэтичные и не очень, честные признания, сожаления и рассказы о душевных травмах. Люди изо всех сил старались написать любовное письмо, которое чем-то поможет другому человеку.