Ханна Бренчер - Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

Я не хочу, чтобы ты вот так ускользала из моих пальцев, так что сделай одолжение и узнай правду: ты этого достойна. Ты абсолютно, невероятно достойна этого, и ты была создана для прекрасных вещей. Продолжай идти вперед. Продолжай стараться. Не позволяй никому в этом широком-широком мире даже пытаться загасить тот свет, который ты несешь. Ты должна знать, что он важен. Мир попытается убедить тебя в обратном, но ты не слушай. Пожалуйста! Не надо. Не слушай. Ты – чудо. То, что ты здесь, – важно. Если когда-нибудь начнешь об этом забывать, приди и найди меня.

Я подняла глаза, не поставив подпись. Я даже не слышала, как мои подземные приятели из MTA объявляли все станции до 161-й улицы, стадиона «Янки». Вагон изменился. Люди передвинулись с тех мест, которые занимали изначально, и мы уже приближались к моей станции, откуда мне нужно было пройти четверть мили до дома, мимо магазинов одежды и ресторанов фастфуда.

Ботинки! Строительные ботинки без шнурков. Я стала искать их взглядом – а их не было. Та женщина исчезла. Словно ее вообще здесь не было. Бессмыслица – как я могла настолько увлечься письмом, что даже не заметила, как она исчезла! На ее месте сидел парень с ирокезом. Его глаза были закрыты. Теперь он мог вздохнуть посвободнее, поскольку давка в поезде уменьшилась. Он сидел, вытянув ноги в проход, положив их одна на другую. Шнурки у него были на месте.

Дописав письмо, я поняла, что не знаю, что с ним делать. Оно было закончено, но та женщина никогда не узнает, что оно предназначалось ей.Я уставилась на неподписанное письмо, написать под ним свое имя или так и оставить без подписи. Я не знала, что делать.

Я не могла позволить той женщине уйти. Несмотря на старания вытолкнуть ее из моих мыслей, образ ее в тот вечер шел за мной по пятам. И на следующее утро тоже. Я искала ее в поезде в часы пик следующего дня. Но так и не нашла. Я до сих пор пристально смотрю на людей, одетых в ярко-красные шапки, вглядываюсь в цвет их глаз, чтобы понять, не того ли они самого землисто-карего цвета, как у той женщины в вагоне метро.

То письмо так и оставалось лежать в моем блокноте до тех пор, пока я не поняла, как подписать его именем, которое казалось мне истинным и правдивым. Со временем появилась правильная подпись:

Света тебе и любви!

Девушка, которая просто пытается найти свой путь

Девушка, которая просто пытается найти свой путь. Это описание «село» на меня как родное в тот же миг, как только я нацарапала его на странице. От него оставалось ощущение надежности – как будто надеваешь отличную пару обуви, зная, что не сотрешь до волдырей пятки, даже если будешь преодолевать в ней большие расстояния. Я слишком долго прислушивалась к рокоту, который каким-то образом превратился в истину о том, что я должна непременно все вычислить, должна знать, куда иду. Следующий поворот. Пятилетний план. Большой вопрос «Что дальше?». Я сидела там, в поезде, и перед глазами у меня красовалась новехонькая, с иголочки, подпись. Я почти ничего не знала о том, что будет дальше в любой произвольно взятый момент, – и, как ни странно, это меня ничуть не волновало.

Это была я, потерянная настолько, что приходилось говорить себе: «Так, ладно… Я не очень точно представляю, куда иду или куда меня поведут, просто собираюсь следовать процессу написания писем и надеяться. Просто следовать и надеяться».

Надежда может быть очень мощной штукой, когда решаешь вплести ее в путешествие. Надежда может все перетряхнуть. Она убедит тебя, что, даже если ты не знаешь, в какую сторону направляешься, что-то встретит тебя в конце пути.

Что-то сломалось внутри меня, когда я написала то первое письмо. Может быть, лопнуло молчание; может быть, дала трещину потребность сделать все идеальным; но с этой страницы на меня в упор смотрела истина. Я могла бы в тот день замостить толстым слоем честности все вокруг, потому что письмо заставило меня вспомнить, каково это – выпускать слова наружу, вместо того чтобы удерживать их внутри, пока не рванет.

Такие же честные письма, печатая шаг, выходили из меня одно за другим, пока я не заполнила ими весь блокнот, – и это случилось скоро. Я не могла остановиться. Я перестала выбирать слова – это слова выбирали меня. Они будили меня в два часа ночи, умоляя, чтобы я их записала. Они вплетались в крики уличных торговцев по дороге на работу. Они расталкивали друг друга, вырываясь наружу, стремясь обрести покой на странице. Внутри меня точно щелкал выключатель, переключаясь с «давай-ка я напишу кому-нибудь письмо» на «или эти слова выйдут из меня – или будут преследовать меня до тех пор, пока я не дам им выйти».