Ханна Бренчер: Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

Вот что я узнала о Боге и человечестве в эти дни, – все это связано с достоинством и с восстановлением его там, где оно было утеряно. А также с победой и со всеми лучшими вещами, которые всегда существовали до того, как мы научились предавать свою жизнь слабостям и лжи. Все это – процесс, особенно любовь, будь то любовь к Богу или к несговорчивому человеческому существу. Любить трудно. Это значит – отпирать двери, бить стекла. Это открытие новых пространств внутри себя. Это тьма и свет, перемешанные вместе. И в основе этого – медленный, доверчивый строительный процесс, который начинается с того, что ты впускаешь кого-то внутрь.

Я хочу верить, что все это сводится к истине. И если тебе доводилось любить человека так, что, когда он входит в комнату, кажется, будто из нее мгновенно испаряется весь кислород, значит, ты знаешь кое-какие истины. Вот неизменные истины, касающиеся любви: ты готов отдать этому человеку все в своем мире и за пределами своей орбиты. И если он мечтает, чтобы настало утро, то ты хочешь быть для него этим утром. И если ему нужны звезды, ты хочешь быть этими частицами света. А еще ты хочешь просто сидеть рядом с ним и знать, что у него все хорошо. Ты просто хочешь быть свидетелем его величия, хочешь быть прямо там, рядом с ним, в этот момент. Ты желаешь для себя этой чести – быть в его жизни.

Это безумие, потому что так я отношусь к людям, которые ломали меня и отказывались от меня. Но я когда-то думала, что это дико – верить в Бога, который способен испытывать точь-в-точь такие же чувства к такой мелочи, как я.

Я знаю, что буду меняться в следующие несколько лет и стану более развитой, чем сейчас, но пока я верю в такой род любви. Я верю в религию, которая не столько сидит в церкви, сколько бушует, выплескиваясь на тротуары, в руках людей, знающих, как нужно любить других. Я верю в людей, которые собирают все свое мужество, чтобы сделать шаг вперед и сказать другим, какие они удивительные. Не важно, где бы ты ни был, что бы ты ни делал, – кто-то должен тебе об этом сказать. Я верю в ту необычную форму любви, которая заставляет нас остановиться как вкопанные посреди нашего самого занятого дня – и позаботиться о ком-то другом. Взять кого-то за руку, неважно, знакомую или нет, и сказать: «Тебя ожидает нечто большее. Тебя ждет большая работа. Эта великая работа раскинулась вширь, и вглубь, и вдаль, она смеется над слабостями, которые пытались остановить тебя до сих пор.

Так что возьми меня за руку и не оглядывайся. Ты был создан, чтобы нести нечто большее, чем те маленькие истории, которые ты рассказываешь о себе.Произнеси, начиная путь: Больше, чем это. Больше, чем это ».

Истории продолжают приходить. Они приходят каждый день. С каждой историей, которую я читаю, все меньше хочется перевязывать ее белым бантиком или искать счастливую концовку. У большинства историй нет этих красивых белых бантиков. Это происходит по массе причин, но те немногие, которые мне известны, таковы: иногда история становится слишком большой, чтобы связать все ее концы в один узел. Всегда будут несколько нитей, которые ты упустишь. Безумие и глупость – думать, что тебе предназначено закончить такую историю.

История, в которую я влюблена, как раз из таких. Я влюблена в нее и в строку из Т. С. Элиота, [37]которую услышала на днях над блинчиком с бананово-шоколадным соусом: «Ты – музыка, пока эта музыка длится». Эти слова проронила одна моя подруга. Мне кажется, что они идеальны для моментов, когда не годятся ни белые бантики, ни счастливые концовки. Не нужно разбирать симфонию «по винтику», чтобы выяснить, как она устроена, где она кончается и начинается другая музыкальная форма. Это разрушило бы причину, почему жизнь заливает музыкой все вокруг нас. Она делает это, для того чтобы мы стояли, богатые и изумленные, в ее центре и позволяли поглотить себя чему-то гораздо большему, чем мы сами. Время от времени цеплялись за письма других. Находили хороших партнеров по танцам. Снимали обувь и просто танцевали внутри историй, которые переживут нас всех. Внутри музыки, пока эта музыка длится.

Думаю, это все, что есть. Такова концовка, которая есть у меня для той вещи, которую, как я в своем безумии думала, я могла бы завершить самостоятельно: на данный момент мы – музыка. Нам было дано это пространство. Я хочу лучше научиться танцевать босиком на земле.

Когда в будущем я буду сидеть в кофейнях, оплетая пальцами гигантские фарфоровые кружки – идеальные для того, чтобы попивать из них капучино, – и рассказывать людям эту историю, то будут подробности, которые я стану включать в нее всегда. Они есть в каждой истории. Мой друг Престон называет их «палаточно-шестовыми моментами» – это те моменты истории, в которых ты явно росла, менялась и развивалась. Они стоят особняком в любой хорошей истории, в которой ты стала другим человеком по сравнению с тем, какой была раньше.