Джордж Элиот - Миддлмарч

- Но он все поймет! - воскликнула Доротея. - В том то и заключается великая сила его характера. Да и на что нам деньги? Мы не тратим и половины нашего дохода. А мои деньги не приносят мне ничего, кроме угрызений совести.

Разделение предназначенного ей состояния, которое она всегда считала чрезмерным, показалось Доротее удивительно заманчивым. Видите ли, она была слепа к тому, что другим представлялось очевидным, и часто не замечала, где она и что у нее под ногами, о чем ей в свое время сказала Селия. Однако ее слепота ко всему, кроме собственных чистых намерений, помогала ей благополучно проходить мимо пропастей, когда зрячий мог бы стать жертвой губительного страха.

Мысли, ставшие столь ясными в уединении будуара, продолжали занимать Доротею весь день - тот день, когда мистер Кейсобон отправил письмо Уиллу. Ей не терпелось открыть мужу свое сердце, но с разговорами, которые могли отвлечь его от занятий, не следовало торопиться, а к тому же со времени его болезни она страшилась взволновать его. Однако когда юная душа жаждет благородного деяния, оно словно обретает самостоятельное существование и легко преодолевает любые мысленные препятствия. День прошел уныло - что не было необычным, хотя мистер Кейсобон был, пожалуй, необычно молчалив. Но оставались еще ночные часы, пожалуй, даже более подходящие для разговора, так как Доротея, едва она замечала, что мужа томит бессонница, обыкновенно вставала, зажигала свечу и читала ему, пока он не засыпал. А в эту ночь, взволнованная принятым решением, она вовсе не смыкала глаз. Мистер Кейсобон, как обычно, проспал два-три часа, но Доротея тихонько поднялась и около часа сидела в темноте, пока он, наконец, не сказал:

- Доротея, раз вы встали, то вам не трудно будет зажечь свечу?

- Вы плохо себя чувствуете, дорогой? - спросила Доротея, исполнив его просьбу.

- Нет, отнюдь. Но раз уж вы встали, я хотел бы, чтобы вы почитали мне Лоута (*112).

- А можно мне немножко с вами поговорить? - спросила она.

- Разумеется.

- Я весь день думала о деньгах - о том, что у меня их всегда было слишком много. А главное, это "слишком" может стать еще больше.

- Такова, дорогая Доротея, воля провидения.

- Но если у одного их слишком много, потому что с другим обошлись несправедливо, мне кажется, следует повиноваться божьему гласу, наставляющему нас загладить несправедливость.

- К чему вы это говорите, любовь моя?

- Вы были слишком щедры ко мне... Я имею в виду то, как вы меня обеспечили. И это меня огорчает.

- Но почему же? У меня ведь нет никаких родственных связей, кроме довольно дальних.

- Последнее время я все думаю о вашей тетке Джулии и о том, как ее обрекли на бедность только потому, что она вышла замуж за бедняка. А это нельзя считать проступком - ведь он был достойным человеком. Вот почему, я знаю, вы дали образование мистеру Ладиславу и позаботились о его матери.

Доротея сделала паузу в ожидании ответа, который помог бы ей продолжать. Но мистер Кейсобон молчал, и ее следующие слова показались ей особенно убедительными потому, что прозвучали среди темного безмолвия.

- Но ведь мы должны признать, что он имеет право на большее, на половину того, что вы, как я знаю, предназначили мне. И мне кажется, это достаточное основание, чтобы теперь же возместить ему все. Несправедливо, если он страдает от бедности, а мы богаты. И раз место, о котором он говорил, вызывает возражения, то возвращение его законного положения и его законной доли откроет перед ним возможность отказаться.

- Мистер Ладислав, вероятно, беседовал с вами на эту тему? - желчно спросил мистер Кейсобон с необычной для него быстротой.

- Разумеется, нет! - воскликнула Доротея. - Как вы могли это подумать? Ведь он совсем недавно отказался от вашей помощи! Боюсь, дорогой, вы слишком строги к нему. Он только рассказал мне кое-что о своих родителях и о деде с бабкой. Да и то в ответ на мои расспросы. Вы так добры, так благородны и сделали все, что полагали справедливым. Но, по-моему, нельзя сомневаться, что справедливость требует большего. И я должна была сказать об этом - ведь вся так называемая выгода от того, что это большее сделано не будет, достанется мне.

После ощутимой паузы мистер Кейсобон ответил уже не так быстро, но еще более желчно:

- Доротея, любовь моя, это не первый случай, хотя, будем надеяться, последний, когда вы судите о предметах, недоступных вашему пониманию. Я не стану сейчас касаться вопроса о том, в какой мере определенное поведение и особенно вступление в нежелательный брак можно считать равносильным отказу от всех семейных прав. Достаточно того, что вы об этом судить некомпетентны. Я прошу вас только понять, что я не приемлю никаких замечаний, не говоря уж о требованиях, относительно круга дел, которые мною обдуманы и решены, как касающиеся только меня. Вам неприлично вмешиваться в отношения между мной и мистером Ладиславом и тем более благосклонно выслушивать от него объяснения, подвергающие сомнению мои действия.