Филипп Эриа - Испорченные дети

Я укоризненно погрозила ему пальцем.

- Послушай, Ксавье, да ведь ты тоскуешь по Швейцарии.

- Ты так думаешь? - наивно спросил он, как будто я была лучше, чем он, осведомлена о том, "то творится в его душе.

- Ты легко можешь вернуться туда.

- Когда?

- Да когда захочешь. Сошлешься на состояние здоровья.

- Сейчас не могу, я ведь поправился.

- Не будь ребенком, Ксавье. Ты совершеннолетний, ты сам себе хозяин.

- Но у крестной есть на мой счет свои планы, - протянул он.

- Вот как? Какого же рода планы?

Неужели они успели ему сообщить свой проект брака с дочерью Мортье? А он сейчас перескажет его мне? Ксавье продолжал:

- Речь идет о том, чтобы я записался на юридический факультет. В санатории, заметь, я учился. Там были очень хорошие профессора. И получил в Гренобле аттестат зрелости.

- Тогда в чем же дело? Какая тебе нужда в двадцать три года снова садиться за парту? Разве что эта перспектива тебя соблазняет.

- Этого нелегко избежать... Крестная считает, что надо. И Симон тоже. Вся семья того же мнения.

- За исключением меня, - живо произнесла я. - За исключением меня, хотя, конечно, моего совета не спросят... Не поддавайся и все тут.

- Это нелегко, - повторил он.

Впервые на моих глазах он проявил свой самый главный недостаток, единственный свой серьезный порок: я имею в виду инертность. Подобная неспособность действовать крайне не гармонировала с его характером, достаточно твердым во всех прочих отношениях. Это свойство его не украшало; оно вдруг открыло в нем какие-то ребяческие черты, какую-то слабость; в обаянии Ксавье было что-то не от мира сего" и я прозвала его Нездешним. Но, главное, это тягостно напоминало о его физическом состоянии, о его недавней болезни, которая могла вновь проявиться в любую минуту.

Однако сейчас мне не хотелось ни на чем настаивать.

- Пора нам с тобой возвращаться, - сказала я. - Скоро подадут ужин.

Но не пошевелилась. Он тоже. Должно быть, он твердил про себя мой слова насчет его тоски по Швейцарии, потому что вдруг спросил:

- А ты, после двухлетнего пребывания в Америке, ты сохранила о ней добрую память? Можно тосковать по этой стране?

- Ксавье, - растерянно произнесла я, - по любой стране можно тосковать...

- О! - сказал он, подняв голову и таким тоном, будто мои слова осветили неясную ещё для него мысль. - Ты там нашла друзей... друга...

Он был просто изумителен! Я повернулась к нему. Именно в ту минуту, когда я упрекала его в ребячливости, он сумел проявить свою душевную чуткость. Чуть отодвинувшись, он откинулся на спинку стула, и тусклый электрический свет лампочки, горевшей сзади меня, проскользнув в щель между листьев, упал на его лоб маленькой круглой точечкой. Это золотое пятно легло как раз на то место, где надо лбом начинают расти волосы. И невольно мне подумалось, что, возможно, под черепной коробкой Ксавье работает мысль ясная, но замкнутая в себе, как этот световой кружочек, как этот отсвет.

Понизив голос, я сказала:

- Да, Ксавье... Друга... Даже немного больше. Я тебе как-нибудь потом расскажу.

Я замолчала. Он тоже не произнес ни слова. Музыка доходила сюда до нас издалека, словно из соседнего дома. Я наслаждалась этой минутой. Вспомнила, что среди всех злых чар зимнего сада самыми страшными казались мне всегда его тишина и неподвижность. Но сейчас в тишине и неподвижности я переживала чудесное мгновение. Подле вновь прибывшего, почти незнакомца, подле юноши, о котором неделю назад я даже не думала. Ведь я жила, не переставая ощущать в своем сердце другого.

Конечно, это не значило, что я полюбила вновь; я не любила Ксавье, чувствовала даже, что никогда его не полюблю. Но я снова начала думать о ком-то.

Как? Так быстро? Радостная и в то же время несколько разочарованная, я спросила себя: неужели все женщины таковы?

Когда, отодвинув портьеру, я совсем было собралась войти в библиотеку, я заметила, что туда уже внесли маленькие столики. Их расставили также в бильярдной и в столовой. Кругом суетились лакеи, а гости подбирали себе приятную компанию для ужина.

Жестом я остановила следовавшего за мною Ксавье, затем сделала шаг назад и опустила портьеру. Мы стояли теперь между тяжелой портьерой и дверью, ведущей в зимний сад.

- Не стоит возвращаться вместе, - шепнула я. - А то мы привлечем к себе внимание. Может, нас уже ищут.

Я сама невольно улыбнулась этому шепоту, этому заговору и предложенной мною хитрости. В темноте я угадала, что Ксавье тоже заговорщически улыбнулся. Чтобы открыть стеклянную дверь в зимний сад, которая находилась за моей спиной, мне пришлось отвести назад руку. Мы стояли вплотную друг к другу в нашей тесной нише, и, чтобы легче было дотянуться до двери, я взялась за плечо Ксавье и прижалась к нему. Застыв в этой позе, я произнесла еле слышно: