Филипп Эриа - Испорченные дети

- Проберись через зимний сад и выйди задней дверью. Попадешь в коридор, ведущий в людскую. Если кто-нибудь тебя встретит и спросит, скажешь, что отдыхал у себя в комнате. - Ах, нет...

- Почему?

- Потому, что это неправда.

Я прикусила губу и привела, как мне казалось, достаточно веский довод:

- Это не страшно, это так называемая светская ложь.

- Я скажу, - ответил он, развивая свою мысль, - скажу, что мне стало скучно в гостиной и что, проведя полчаса в зимнем саду, я воспрянул духом.

- Скажешь потому, что это правда?

- Ты сама знаешь.

Нельзя было до бесконечности стоять в этой неудобной позе, которая к тому же, возможно, стесняла Ксавье. Я повернула ручку двери. Выпустив плечо Ксавье, я выпрямилась. Темный силуэт шагнул за порог погруженного во мрак зимнего сада, потом повернулся ко мне... И с невидимых губ сорвались непонятные слова:

- Grazcha fich per il gradevol moment!

- Что? Что? - невольно воскликнула я,

- Grazcha fich per il gradevol moment!

- Но что это значит?

- Это значит: спасибо за приятную минуту. Так говорят в Граубюндене.

Он тихо рассмеялся. Я увидела, как он идет по дорожке. Шагов его не было слышно.

Этим вечером я столкнулась с Ксавье, только когда стали разъезжаться родственники. Ужинал он за одним столом с Анной-Мари Мортье, с крестной, с дочкой старшины адвокатского сословия и с первым секретарем бельгийского посольства - словом, здесь собрались самые почетные гости.

Наконец уехал последний гость, и тогда почти все Буссардели, жившие на стороне, которые стойко выдержали до конца свою роль необходимых для представительства статистов, стали прощаться с Буссарделями, жившими на авеню Ван-Дейка. Это прощание происходило в передней. Уходя, каждый прикладывался к тете Эмме, поздравляя ее с успехом. А она ликовала; ей с трудом удавалось скрыть свое торжество.

- Да! - гудела она.- Могу сказать, все на славу! Правда, я боялась, что не дожарят гусиную печенку, но нет!.. А главное, ни одна пробка не перегорела.

- Ничего удивительного, дорогая Эмма, - заметила мама, - ты ведь сама за всем смотришь.

- Пардон! - возразила тётя.- Справедливость требует отметить, что мне помогали. И в первую очередь ты, Мари... да, да! Потом обе твои невестки... Да, и вы, Жанетта, несмотря на свое положение. И Луиза тоже, хотя она не привыкла к светской жизни. Бедная моя Луиза, я тебя не держу, беги скорей домой и сразу в постель. Жюльена тоже выказала себя с лучшей стороны.

Я отнюдь не страдала от того, что меня не внесли в список лиц, достойных похвалы. Впрочем, и мне также довелось выслушать оценку своего поведения, ибо тетя Эмма добавила:

- Я не говорю о тех, которые только и делали, что танцевали; это весьма приятный род самопожертвования... О, я никого не собираюсь упрекать, не хочу омрачать праздника!

- Прими и мои поздравления, Эмма, - сказала, прощаясь, одна из наших кузин.- У тебя во всем такой размах.

- Не говори этого, милочка, ты меня в краску вгонишь...

И она поцеловала родственницу чисто буссарделевским поцелуем - "чмок", "чмок" в воздух, не касаясь щеки.

- Кстати, а где Ксавье? - спохватилась тетя.

- Он здесь! - отозвался из галереи Симон. - Мы курим.

- Иди сюда, детка! - крикнула тетя Эмма.

Ксавье покорно явился на зов. Названая мать обняла его перед всем семейным строем, перед родственниками и родственницами, успевшими одеться и явно терзаемыми завистью.

- Герой бала! - воскликнула тетя. - Надеюсь, ты доволен? Если уж это не блистательное начало светской жизни, тогда я складываю оружие.

Наконец ушли последние гости, В вестибюле осталась только триумфаторша тетя Эмма, мама, Дядя, папа, Ксавье и я.

- Ну, а теперь спать! - скомандовала тетя Эмма. - Мы вполне заслужили отдых. Сейчас, Агнесса, я подымусь и спущу тебе лифт.

- Спасибо, - отозвалась я. - Мы подымимся пешком. Верно, Ксавье?

Но за Ксавье ответила тетя:

- Что за странная мысль! Можно подумать, что ты не устала!

- Ox, ox, ox, ox! Вот она молодость, - заохал довольно некстати дядя Теодор. - Я тоже в их годы не знал, что такое усталость! Бывало, простоишь целую ночь на тяге, но если попадется приятный компаньон, то...

Конца мы не расслышали. Дверцы лифта с грохотом за хлопнулись за четырьмя Буссарделями. И вдруг в этой застекленной кабинке, которая медленно поползла вверх, тетя Эмма как-то сразу лишилась своего престижа: тут среди моих родных восстановилась истинная иерархия. Ибо рядом с папой и дядей, одетыми в черные фраки, и рядом с тетей, совсем уж безнадежно черной в своих крепах, мама в пурпурном одеянии была похожа на кардинала, окруженного своими коадъюторами.