Васко Пратолини - Метелло

Потом шла к Анните, к Лидии Мартини, оставшейся вдовой после смерти Пизакане, отдавала деньги ростовщице. И так она обходила всех своих знакомых и узнавала то печальные, то радостные новости. Токарь Фьораванти умер в ссылке на острове Лампедуза. Сообщение об амнистии, по которой ему сбавили десять лет из тринадцати, пришло слишком поздно: артрит опередил его. И вот уже год, как умерла Миранда, умерла совсем не так, как ей хотелось бы. Она мечтала о баррикадах, у ее изголовья вместо иконы висел портрет Красной Парижской Девы [35] Так называли Луизу Мишель (1830–1905), французскую революционерку, участницу Парижской Коммуны. , а умерла от родов в больнице, произведя на свет двойню. Роды были тяжелые (говорили, что врачи ее всю искромсали), а потом началось заражение. Гвидо Чаппи дал близнецам свое имя и платил за них кормилице.

Гиго и Антоньетта Монсани нелегально эмигрировали в Америку в поисках работы и счастья. В кафе на площади Пьяттеллина уже провели электричество, опередив даже кафе Боттегоне. Это произошло зимой 1901 года, как раз в те дни, когда Чаппи женился на Лидии Мартини. Она уже три года была вдовой и жила одна с маленькой Иоле, очаровательной белокурой девчушкой, ходившей теперь в школу. Они взяли к себе детей Миранды.

А потом пришла весна, «голубка» [36] Ракета, поджигающая «колесницу» во время народного празднества во Флоренции в страстную субботу. По тому, как «бежит голубка», зрители определяют, насколько удачен будет предстоящий год. пробежала плохо, при очередном розыгрыше «лотто» Салани выиграли только «амбо» [37] Минимальный выигрыш. , из Бельгии вернулся Олиндо Тинаи. Он был еще беднее (если это только возможно), чем пятнадцать лет назад, когда уезжал из Ринчине. Метелло встретил Олиндо с распростертыми объятиями. Он считал его своим братом, да в сущности так оно и было.

Летом умерла вдова Фьораванти, а у Анниты и Джаннотто родился второй сын.

— В Сан-Фредиано мы все словно одна семья, понимаете Ида? Там обо всех все известно, потому что люди больше живут на улице, чем у себя дома. Ни у кого из нас не может быть тайн.

— Да, да! Это понятно, — повторяла красавица Ида, — но, поверьте мне, никто никогда не догадался бы, что вы из Сан-Фредиано. Такая молодая, такая интересная, такая любезная… А синьор Метелло — он, правда, не родился в Сан-Фредиано — выглядит так, словно и ноги его никогда там не было. Он такой порядочный…

«Такой порядочный!» Солнце на лесах обжигало лицо, тридцать прожитых лет придали его чертам мужественности. Теперь он носил усы, длинные, но не закрученные. Это не для каменщика! Чтобы закручивать усы, нужна помада, а к ней прилипает известь. Волосы, слегка поредевшие на висках, легкие морщины на лбу и в уголках губ только подчеркивали зрелость и здоровье Метелло. Он был, что называется, мужчиной во цвете лет. Ида пожирала его глазами, скромно опуская их каждый раз, как кто-нибудь на нее смотрел. Но ни Метелло, ни Эрсилия, казалось, ничего не замечали. У Эрсилии не было причин ревновать, а Метелло, воздавая должное прелестям Иды, свежести, тонкому аромату, исходившему от нее, когда она была поблизости, не питал к ней особой симпатии. Он лишь терпел ее присутствие, потому что она считалась подругой Эрсилии. А впрочем, Ида была вовсе не плохой женщиной, он не мог этого отрицать. Она никогда никуда не ходила одна без мужа. В доме у нее все блестело; правда, в этом ей помогала приходящая прислуга. Часто во второй половине дня Ида спускалась к Салани и часами играла с Либеро. Она принесла ему большую банку инжирного варенья, «сваренного собственноручно», и обещала подарить игрушечную лошадку, о которой уже «написала Бефане». Она научила Либеро называть ее «тата» [38] «Тата» на тосканском диалекте — старшая сестра. , хотя мальчик уже умел говорить и ему было бы не труднее произнести «тётя» или «Ида». Кроме того, не так давно Ида выучилась у Эрсилии делать бумажные цветы — не для продажи, а для развлечения, — и теперь весь дом был полон ими.

Излишняя женственность или, точнее, жеманство, которое Ида вкладывала во все, что бы она ни делала, действовало Метелло на нервы. Его раздражало и то, как она двигалась, и как она говорила, и то, что она говорила вещи, уместные лишь в устах малого ребенка, и все ее жесты грациозного котеночка. Однажды он ей сказал:

— Удовлетворите, пожалуйста, мое любопытство, Ида. Скажите, ваша манера разговаривать и держаться, словно вы вся из роз и меда, дана вам от бога или вы ей где-то научились?