Знамена на похоронах не были вызовом властям со стороны анархистов или социалистов: Паллези сам просил об этом. Когда его доставили в больницу, он сказал, прощаясь с товарищами:
— Похороните меня со знаменами. Да здравствует Кафьеро!
Потом он попросил, чтобы дети подошли к нему.
— Помните, что ваша мать всегда была для меня законной женой, хоть мы и не венчались.
— Я знаю, папа. Это было против твоих убеждений, — ответила Эрсилия.
Метелло стоял рядом и смотрел на нее. Она казалась одновременно и школьницей, повторяющей заученный урок, и взрослой женщиной, которая старается успокоить умирающего отца и, быть может, даже читает про себя молитву.
Он смотрел на нее и на похоронах. Она шла всего в нескольких шагах впереди него, когда внезапно, хотя все знали, что это должно произойти, раздался звук трубы и появился отряд солдат, которые сразу же дали залп в воздух. Началась паника. Кучер не смог совладать с испуганными лошадьми, похоронные дроги вырвались из толпы и куда-то умчались. На следующий день стало известно, что на бульваре дроги столкнулись с омнибусом и крышка гроба свалилась на мостовую.
Одни лишь знамена остались невредимы: знаменосцы, прикрываемые товарищами, сразу же вынесли их из свалки, и вскоре шелковые полотнища развевались уже где-то вдали. А Метелло с несколькими друзьями Паллези пришлось провести ночь в полиции.
Полицейский комиссар, который их допрашивал, «не был душегубом» — изредка попадались и такие. Он не стал искать их фамилии в черных списках и отпустил всех задержанных на рассвете, чтобы те, у кого была работа, не опоздали к началу.
Эрсилия ждала Метелло у строительной площадки. На мостовой еще сохранилось темное пятно — это была кровь ее отца. Увидев Метелло, девушка сделала несколько шагов ему навстречу и протянула руку.
— Спасибо вам за собранные деньги и за все. Я уже рассказала всем, что инженер пожертвовал сто лир.
— На сколько же времени вам хватит этих денег?
Нет, Эрсилия не была уже девочкой, фигура у нее была хорошо развитая, а взгляд грустный, но гордый.
— Надеюсь, до тех пор, пока они будут нам необходимы, — отвечала Эрсилия. Ее улыбка никак не противоречила постигшему ее горю. Метелло пришлось сделать над собой усилие и повторить себе, что это дочь его старшего товарища, который только что погиб, чтобы заставить себя не смотреть на нее глазами мужчины и не перевести разговор на другую тему.
— Должно быть, не очень-то приятно было провести ночь в полиции?
— А я уж там бывал, мне не впервой. Да и за три года военной службы тоже насиделся немало. Здесь они хоть ремней и шнурков у нас не отбирали.
Мадии, сзывая рабочих, зазвонил в колокол.
Они поспешно простились. Возможно, Метелло вскоре забыл бы об Эрсилии: голова его была слишком занята политикой, как и всегда, когда его вынуждали к этому обстоятельства, а теперь еще ему угрожала безработица. Впрочем, и для любви у него находилось время, хоть он ни с кем особенно не был связан — ему нравилось встречаться и расставаться каждый раз с новой девушкой. Ведь он был красивым двадцатипятилетним парнем и за словом в карман не лез!
Зима в тот год, когда прекратилось строительство в Ромито, была для Метелло особенно тяжелой. Иной раз даже на полсигары в день не хватало! Весной были начаты, но вскоре приостановлены работы в Вилламанья. Таким образом, ко времени беспорядков 1898 года «все сложилось как нельзя хуже», и Метелло оказался в самой гуще событий, хотя предпочел бы оставаться в стороне. Но с той же естественностью, с какой вода бьет из родника, с какой с губ срываются слова, он, едва успев выйти на улицу во вторник шестого мая, вместе со всеми принялся кричать: «Хлеба!!»
Теперь, после трех месяцев безработицы, речь шла уже не о том, что ему не хватает на полсигары, но просто о хлебе насущном, о неоплаченной квартире и о других неотложных долгах, о билете на галерку для очередной девушки, которую он обещал сводить на «Аиду». Мысль о том, чтобы снова работать грузчиком, казалась ему неприемлемой. И вполне естественно, что он очутился в первых рядах сражавшихся на площади Витторио. Было бы просто странно, если бы при его убеждениях этого не случилось! Его увлекла колонна демонстрантов из Сан-Фредиано. Среди них был Джеминьяни, каменщик, которого он немного знал — они встретились на похоронах Паллези. Теперь люди уже не шли так торжественно и чинно, как тогда за гробом, теперь их гнал голод, они были полны ярости и гнева. Возможность встречи с солдатами не пугала их — об этом никто и не думал. Едва Метелло присоединился к демонстрантам и они свернули с виа Строцци, как из-за памятника «королю-джентльмену» [32] Так официальные историки называли короля Виктора-Эммануила II.
и из-за портиков показались солдаты. Все смешалось. Прежде чем Метелло успел шевельнуть рукой, он был оглушен ударом приклада по голове.
Читать дальше