Васко Пратолини - Метелло

— Душегубы! Полицейская сволочь! Слушайте все, они объявили осадное положение! Гиго, они меня уводят!

И словно эхо, из камеры, наполненной людьми, ухватившимися за решетку, раздался взрыв проклятий, брань, вопли.

— Антоньетта!

— Джина!

— Лидия!

— Розина!

— Аннита!

— Эрсилия! Эрсилия!..

И когда наконец глубокой ночью воцарилось молчание и в спертом воздухе камеры стихли даже повизгивания Корради, не мог заснуть один лишь Метелло. Наступил рассвет, а он все повторял про себя: «Вот выйду отсюда — и женюсь на ней!»

Пытаясь объяснить те или иные события, сыгравшие решающую роль в нашей жизни, мы часто говорим: это судьба, даже не знаю, как это получилось… Подобно тому, как бывает летом в лесу: все кругом спокойно, деревья защищают от полуденного зноя, тишь да благодать повсюду, и вдруг — лес, такой свежий и тенистый, внезапно загорается! Поднявшийся ветер перебрасывает пламя с ветки на ветку, и вот уже весь лес превратился в один пылающий костер. Так бывает и с чувством. Оно нежданно проникает к нам в сердце, и вот еще недавно зеленое деревцо охвачено пламенем.

Эрсилия не забыла ни лица, ни имени Метелло и вспоминала о нем с симпатией, сама не ведая того, что сердце ее трепещет в ожидании. В то время ее судьба казалась ей совсем иной. Не так давно Эрсилия поступила в мастерскую искусственных цветов, где, кроме нее, работали еще десять женщин. Среди них она была самая молодая и красивая и, по словам товарок, «живая как ртуть». Хозяин мастерской влюбился в нее и хотел на ней жениться. Это был человек лет сорока, воспитанный, умевший заставить уважать себя. Он недавно овдовел, и теперь в его большом комфортабельном доме не было хозяйки. Эрсилия дала согласие на обручение, но никак не могла привыкнуть называть его Лоренцо. Каждый раз у нее невольно вырывалось: «синьор Роини».

В то утро, на обратном пути из муниципалитета, куда они ходили оглашать свою помолвку, им повстречалась группа демонстрантов, размахивавших палками и кричавших: «Хлеба!» Это были люди из Сан-Фредиано, родного предместья Эрсилии, — она их всех хорошо знала.

Большинство из них действительно принадлежало к работящему, голодному люду, хотя были здесь и подонки. Например, Луккези, вор, недавно вернувшийся с каторги; но ведь и он тоже был голоден! А рядом с Луккези шли Гиго Монсани, Джаннотто Джеминьяни, Фьораванти — всё друзья ее отца.

Джаннотто был каменщиком. Лет тридцати он женился на Анните, совсем еще девчонке, которая росла вместе с Эрсилией. Теперь она работала на табачной фабрике и готовилась впервые стать матерью.

— Милан в руках народа! — кричали демонстранты.

— В префектуру! В префектуру!

— Хлеба! Хлеба!

— Эксплуататоры! Ваш час настал!

На мгновение у Эрсилии мелькнула мысль, что если хорошенько приглядеться, то среди этих возбужденных лиц можно будет увидеть и ее отца; но тотчас же она почувствовала нечто вроде утешения при мысли, что его нет, что он избавлен от всего этого отныне и навеки…

Будущий супруг схватил ее за руку и заставил укрыться в каком-то подъезде.

— Виселица — вот что им нужно! — воскликнул он.

В рядах демонстрантов вместе со стариками шли молодые. Среди них, кроме Джаннотто, был и Гвидо Чаппи, сапожник, который сначала ухаживал за Эрсилией, а потом остыл, как раз когда у них появилась возможность чаще встречаться, так как он открыл мастерскую в каморке рядом с их домом… Женщин было немного, но они казались особенно возбужденными. Ими предводительствовала Миранда. Она была подруга Эрсилии, табачница, как и Аннита, но ее недавно уволили. Эрсилия не удивилась, увидев ее здесь. С тех пор как отца Миранды сослали, ее, как говорили в Сан-Фредиано, «словно тарантул ужалил». В красной косынке, низко повязанной на лбу, в блузке с засученными рукавами, она и сейчас казалась одержимой.

— Миранда! — позвала Эрсилия.

Роини втащил ее в глубь подъезда.

— Ты что, в своем уме? — вскричал он. — Они уже давно готовились к этой вылазке. Преступная сволочь!

— Ничего подобного, — возразила Эрсилия. — Они правы!

— Я человек мирный, и ты, девочка, позабудь о среде, в которой выросла. Понятно?

Она не успела ему ответить. Позади них появился человек — он собирался запереть подъезд.

— То же самое творилось в сорок восьмом году, ровно пятьдесят лет назад… Выходите, прошу вас… — говорил этот высокий, чуть сгорбленный человек с седоватой бородой и в черной ермолке. — Выходите же, выходите, — поторапливал он.