Джордж Элиот - Адам Бид

Но она не может оставить серьги в ушах долго, иначе, пожалуй, заставит ждать дядю и тетку. Она поспешно кладет их снова в коробочку и запирает. Когда-нибудь ей можно будет носить серьги, какие она захочет, и уж теперь она живет в невидимом мире блестящих нарядов, прозрачного газа, мягкого атласа и бархата, какие горничная на Лесной Даче показывала ей в гардеробе мисс Лидии; она уже чувствует браслеты на руках и ходит по мягкому ковру перед высоким зеркалом. Но у нее в ящике есть одна вещь, которую она смеет надеть сегодня, потому что может привесить ее к цепочке из темнокоричневых бус, которую всегда носила при необыкновенных случаях, с крошечною плоскою скляночкой для духов, скрытою на груди; и она должна надеть свои коричневые бусы – без них ее шея покажется как-то неоконченной. Хетти не так любила медальон, как серьги, хотя это был премиленький большой медальон с эмалевыми цветочками на обороте и красивым золотым ободочком вокруг стекла, за которым виднелся слегка завитой локон светло-русых волос, служивший фоном для двух небольших темных кудрей. Она должна спрятать медальон под платьем, и никто не увидит его. Но у Хетти есть еще другая страсть, она была только несколько слабее ее любви к украшениям, и эта другая страсть заставляла ее охотно носить медальон даже скрытым на груди. Она носила бы его всегда, если б смела встретить вопросы тетки о ленте вокруг шеи. Таким образом теперь она надела его на цепочку темнокоричневых бус и замкнула цепочку, положив ее вокруг шеи. Цепочка не была очень длинна, так что медальон висел немного ниже края ее лица. И теперь ей оставалось только надеть длинные рукава, новую белую газовую косыночку и соломенную шляпку, украшенную сегодня белыми лентами, а не розовыми, которые уж немного полиняли от лучей июльского солнца. Эта шляпка была каплею горечи в чаше Хетти сегодня, потому что она не была совершенно новой, все увидят, что она полиняла несколько против белых лент, и Хетти была уверена, что и у Мери Бердж будет новая шляпка. Чтоб утешить себя, она посмотрела на тонкие белые бумажные чулки. Действительно, они были очень милы, и она отдала за них почти все лишние деньги. Мечты о будущем не могли сделать Хетти нечувствительной к торжеству в настоящем времени; капитан Донниторн, она была в том убеждена, любил ее так, что никогда и не подумает смотреть на других, но эти другие не знают, как он любит ее, и она ни за что не хотела показаться ему на глаза в изношенном и дрянном наряде хотя бы на короткое время.

Все семейство собралось в общей комнате, когда сошла вниз Хетти; все, конечно, были в воскресных платьях. Колокола так гудели в это утро в честь двадцать первой годовщины рождения капитана, и все дело было справлено так рано, что Марти и Томми находились в некотором беспокойстве, пока мать не уверила их, что идти в церковь не составляло части сегодняшнего веселья. Мистер Пойзер полагал, что дом надобно просто запереть и оставить без всякого присмотра, «потому что, говорил он, нечего опасаться, что вломится кто-нибудь: все будут на Лесной Даче, воры и все. Если мы запрем дом, все мужчины могут уйти, ведь такого дня они не увидят два раза в жизни». Но мистрис Пойзер отвечала чрезвычайно решительно:

– С тех самых пор, как я стала хозяйкою, я никогда не оставляла дом без всякого присмотра и никогда не сделаю этого. Довольно таскалось тут около дома бродяг подозрительного вида в последнюю неделю, которые могут унести все наши окорока и ложки. Все они имеют сношения друг с другом, эти бродяги… Еще слава Богу, что не пришли они к нам, не отравили собак, не зарезали всех нас в постели врасплох когда-нибудь в пятницу, ночью, когда у нас деньги в доме, чтоб заплатить работникам. И очень может быть, что бродяги эти знают так же хорошо, как и мы сами, куда мы идем. Будьте уверены, что если уж черт захочет, чтоб совершилось как-нибудь дело, то найдет и средства к тому.

– Что за вздор!.. Зарежут нас в постели! – сказал мистер Пойзер. – Ведь в нашей комнате есть ружье – не правда ли? – а у тебя такие уши, что ты услышишь, если мышь начнет грызть ветчину. Впрочем, если ты думаешь, что не будешь спокойна, то Алик может оставаться дома до обеда, а Тим может возвратиться к пяти часам, и тогда Алик отправится в свою очередь. Они могут спустить Гроулера, если кто захочет сделать какой-нибудь вред; к тому же и Аликова собака готова схватить зубами бродягу, стоит только Алику мигнуть ей.

Мистрис Пойзер приняла это предложение, но считала благоразумным запереть в доме все как можно крепче. В последнюю минуту перед отправлением в путь Нанси, молочница, заперла в общей комнате ставни, хотя окно этой комнаты, находившееся под непосредственным надзором Алика и собак, по всем предположениям, не могло быть выбрано для нападения со взломом.