Джордж Элиот - Адам Бид

– Благодарю вас за доброе слово, мистер Масси, – сказал Адам – Но при всем том Кассон был отчасти прав. Не очень это вероятно, чтоб старый сквайр согласился назначить меня: я оскорбил его года два назад, и он не простил мне этой обиды.

– Что, как же это случилось? Вы никогда не говорили мне об этом, – сказал Бартль.

– О! это была сущая глупость. Я делал рамку для ширмочки Лидии – вы знаете, она всегда занимается своею гарусною работою, – и она дала мне подробные приказания касательно этой ширмочки, тут столько было разговоров и размериваний, словно нужно было дом построить. Как бы то ни было, работа была очень миленькая, и я охотно занялся ею. Но знаете, эти маленькие безделки стоят очень много времени. Я же работал над этой вещью только в свободное время, часто поздно ночью, а между тем должен был нередко ходить в Треддльстон, то за кусочком меди, то за другими пустыми принадлежностями. Я выточил крошечные шишечки и ножки и сделал резную работу по образцу так мило, как только могло быть. Я был необыкновенно доволен своею работою, когда она была готова. Когда я снес ее в дом, то мисс Лидия приказала послать меня в гостиную, чтоб показать мне, как вставить вышиванье, чрезвычайно миленькую работу, Иаков и Рахиль целуются, а кругом овцы, словно картина, и старый сквайр сидел тут же в комнате; он все больше сидит с ней. Ну, она была очень довольна ширмочкой и потом хотела знать, что стоит. Я не говорю как попало, вы знаете, во мне нет этого; я рассчитал все очень аккуратно, хотя и без всякой записки, и сказал: один фунт тринадцать шиллингов. Это значило заплатить за материалы и заплатить мне, но вовсе не слишком много за мою работу. Но старый сквайр при этом взглянул на меня, поглядел, знаете, по-своему на ширмочку и сказал: «Один фунт тринадцать за такую игрушку! Лидия, моя милая, если вы должны тратить деньги на такие вещи, зачем же вы не покупаете их в Россетере, а платите двойную цену за такую топорную работу, такие вещи вовсе не дело плотника, как Адам. Дайте ему гинею, но уж никак не более». Ну, мисс Лидия, я думаю, поверила ему, да и сама она нельзя сказать, чтоб охотно расставалась с деньгами… она в сущности недурная женщина, но выросла у него под большим пальцем; таким образом она стала рыться в своем кошельке и покраснела как лента. Но я поклонился и сказал: «Нет, благодарю вас, сударыня, я подарю вам ширмочку, если угодно. Я назначил за работу правильную цену, и знаю, что работа сделана хорошо. Прошу вашу милость извинить меня, но я знаю, что вы не получите такой ширмочки в Россетере менее чем за две гинеи. Я охотно отдаю вам мою работу, она исполнена в мое собственное время, и до нее нет дела никому, кроме меня, но если вы хотите заплатить мне, то я не могу взять меньше той цены, которую спросил, потому что тогда, пожалуй, можно было бы сказать, будто я спросил больше, чем следовало. С вашего позволения, сударыня, желаю вам доброго утра». Я поклонился и вышел, так что она не успела ничего сказать: она стояла с кошельком в руке и имела почти глупый вид. Я вовсе не думал выказать неуважения и говорил, как только мог вежливо, но я не могу поддаться человеку, который хочет доказать, что я стараюсь обмануть его. Вечером лакей принес мне один фунт тринадцать, завернутые в бумагу. Но с тех пор я видел очень ясно, что старый сквайр не может терпеть меня.

– Это очень вероятно, очень вероятно, – сказал Бартль в раздумье. – Только одним способом можно было бы помирить его с вами, это – доказать ему, что в этом заключается его собственный интерес.

– Ну, не знаю, – сказал Адан. – Сквайр довольно проницателен; но одной проницательности еще недостаточно для того, чтоб человек мог видеть, в чем именно заключается его интерес. Требуются еще совесть и вера в хорошее и дурное, я вижу это очень ясно. Вам едва ли удастся когда-нибудь заставить старого сквайра поверить, что он получит такой же барыш прямым путем, как уловками и изворотами, да и кроме того, у меня нет ни малейшей охоты работать под его начальством; я не хотел бы ссориться ни с каким джентльменом, в особенности же с старым джентльменом под восемьдесят лет, а знаю, мы недолго жили бы в согласии друг с другом. Если б капитан был хозяином в имении – о! тогда это было бы другое дело: у него есть и совесть и желание делать добро, и я скорее был бы готов работать для него, чем для кого-нибудь другого на свете.

– Хорошо, хорошо, мой друг, если счастье стучится к вам в дверь, не высовывайте голову в окно и не говорите ему, чтоб оно отправлялось по своим делам, вот и все. Вы должны приучаться к равному и неравному в жизни, точно так же, как и в цифрах. Я скажу вам теперь, как говорил десять лет тому назад, когда вы отколотили молодого Майка Гольдсворта за то, что он хотел сбыть вам фальшивый шиллинг, не узнавши вперед, шутит ли он или поступает серьезно. Мы слишком торопливы и спесивы и готовы оскалиться на всякого, кто вам не по сердцу. Если я немного вспыльчив и упрям, то это еще не беда – я старый школьный учитель и никогда не пожелаю забраться на шест повыше. Но к чему же истратил я столько времени и учил вас писать, чертить и мерить, если вы не подвинетесь вперед в свете и не покажете людям, что есть же какое-нибудь преимущество, когда имеешь на плечах голову, а не тыкву? Неужели вы хотите задирать нос при всяком удобном случае, потому что он слышит запах, которого не замечает никто, кроме вас? Это такая же глупая мысль, как та, которую вы сказали прежде, будто жена приносит с собою уют в дом рабочего человека. Вздор и пустяки!.. Вздор и пустяки! Пусть думают так дураки, которые не сумели уйти далее простого сложения. Да и хорошо сложение-то! Дурак да еще дура, и в продолжение шести лет их будет еще шесть дураков… все они одной цены, большие и малые, и сколько их ни складывай, они не делают никакой разницы в сумме.