Уильям Фолкнер - Когда я умирала

-- Чего тебе, Дарл? -- я спрашиваю.

-- Она умрет, -- он говорит. И входит старый ворон Талл поглядеть, как она умирает, но их я могу обмануть.

-- Когда она умрет? -- я спрашиваю.

-- До того, как вернемся.

-- Тогда зачем берешь Джула?

Чтобы грузить помог.

ТАЛЛ

Анс потирает колени. Комбинезон на нем выгорел; на колене шерстяная заплата из воскресных брюк, заносилась до железного блеска.

-- Пуще всех не люблю, -- говорит он.

-- Человеку иногда надо вперед заглядывать, -- говорю я. -- А если не мудрить долго -- что так, что этак, большого урона не будет.

-- Дорога-то сейчас сухая, -- я говорю.

-- Однако ночью дождь будет. Его родню хоронят у Новой Надежды -- туда меньше трех миль. Но на то он и Анс, чтобы взять жену из такого места, докуда добрый день езды, и чтобы она умерла у него.

Он смотрит на равнину и потирает колени.

-- Пуще всех не люблю.

-- Они свободно обернутся. Тут и волноваться нечего.

-- Три доллара как-никак, -- говорит Анс.

-- А может, им и назад будет не к спеху. Хочется так думать.

-- Она отходит, -- говорит Анс. -- Она решила.

Тяжелая жизнь у женщин, верно. У некоторых. Моя мама, скажу, умерла на восьмом десятке. Работала каждый день, в дождь и ведро, ни дня не хворала с тех пор, как родила последнего -- а потом вроде огляделась вокруг, пошла, взяла ночную рубашку с кружевом, сорок пять лет пролежавшую в сундуке и ненадеванную, надела, легла на кровать, натянула одеяло и глаза закрыла. "Вам теперь за отцом ухаживать, -- сказала. -- Старайтесь. Устала я".

Анс потирает колени.

-- Господь дал, -- говорит он.

Слышим, как пилит и стучит за домом Кеш.

Правда. Истинней слова не молвил никто.

-- Господь дал, -- говорю я.

По склону поднимается их мальчик. Несет рыбу чуть ли не с себя ростом. Бросил на землю, крякнул, сплюнул в сторону, как взрослый. Чуть ли не с него, здорова.

-- Это что? -- говорю. -- Кабан? Где поймал?

-- Под мостом, -- отвечает. Перевернул ее: на мокрый бок налипла пыль, глаз -- как шишка, заклеен грязью.

-- Так и будет здесь лежать? -- спрашивает Анс.

-- Маме показать хочу, -- говорит Вардаман. Он смотрит на дверь. Ветер доносит до нас оттуда голоса. И стук Кеша. -- У ней там гости, -- говорит мальчик.

-- Да нет, это мои, -- говорю я. -- Им тоже интересно посмотреть.

Он молчит и смотрит на дверь. Потом глядит на рыбу в пыли. Переворачивает ее ногой и тычет большим пальцем в глаз. Анс смотрит на равнину. Вардаман смотрит в лицо Анса, потом на дверь. Поворачивается, отходит к углу дома, и тогда Анс, не оглянувшись, окликает его:

-- Почисть рыбу.

-- А Дюи Дэлл не может почистить? -- спрашивает он.

-- Почисть рыбу, -- говорит Анс.

-- Ну, пап.

-- Ты почисть, -- говорит Анс. Он не обернулся.

Вардаман возвращается и поднимает рыбу. Она выскальзывает у него из рук, смазывает его мокрой грязью и шлепается в пыль: рот разинут, глаза выпучены, зарылась в пыль, словно стыдится, что она мертвая, и хочет поскорей зарыться в пыль. Вардаман ругает ее, ругает как взрослый, расставив над ней ноги. Анс не оборачивается. Вардаман поднимает рыбу. Он уходит за дом, неся ее на руках, как дрова, и она свешивается по обе стороны -- голова и хвост. Чуть не с него ростом.

У Анса руки торчат из рукавов: всю жизнь на нем рубашки будто с чужого плеча, ни разу не видел, чтобы впору. Как будто Джул отдает ему свои донашивать. Но рубашки не Джула. Он рукастый, хоть и на жердь похож. А рубашка не пропотелая. Из-за этого можно сразу определить, что Ансова и больше ничья. Глаза его похожи на два выгоревших угля и смотрят на равнину. Когда тень доходит до крыльца, он говорит:

-- Пять часов.

Только я встал, из дома выходит Кора и говорит, что пора ехать. Анс потянулся за туфлями.

-- Не надо, мистер Бандрен, -- говорит Кора, -- не вставайте.

Он ступил в туфли -- втопнул -- он все так делает: будто надеется, что все равно ничего не выйдет и не стоит даже пытаться. Мы идем в прихожую, и они грохочут, как чугунные. Он подходит к ее двери, моргает глазами, словно вперед себя заглядывает, туда, где не видно, -- словно надеется, что она там будет сидеть, к примеру, на стуле или пол подметать, и заглядывает в дверь удивленно, -- он так всякий раз заглядывает и удивляется, что она еще лежит, а Дюи Дэлл обмахивает ее веером. И стал, словно не намерен больше двигаться и вообще ничего не намерен.

-- Ну, нам пора, пожалуй, -- говорит Кора. -- Надо еще курам насыпать.

А дождь, однако, будет. Такие облака не врут, а хлопок поспевает с каждым Божьим днем. Еще одна ему забота. Кеш все притесывает доски.