Жорж Экоут - Из мира «бывших людей»

Решившись умереть, я охвачен новою нежностью, новыми планами. Не повлечёт ли за собой рассеяние моих элементов, слияние со всем излюбленным окружающим? Не кончу ли я тем, что переселюсь, атом за атомом, ячейка за ячейкой, во все эти молодые жизни, вечную весну моей отчизны! Я перейду бесконечно малой частицей в каждого из лучезарных моих любимцев. Победа! Составлять часть их деятельного и горячего тела, их дыхания, их пота, происходить из них, испаряться из них после того, как они меня вдохнули. Потонуть в амброзии их испарения! Познать мою вселенную, познать моего Бога!

Будем действовать методически и выберем местность, где будет разлагаться моя физическая личность. То или другое место подходит к рассеянию моих атомов. Это напоминает мне один разговор, который мы вели, много времени тому назад в пору моей дружбы с этими боязливыми и теперь сходными между собою художниками, с которыми я не поддерживаю никаких сношений.

Мы говорили о том, какое погребение предпочтительно.

– Мне, говорил Марболь, христианская могила представляется лучше всего соответствующей поэзии, от которой мы не можем избавиться даже тогда, когда надо покориться своему небытию. Католические благородные и трогательные обряды утешают тех, которые нас переживают!

– Что касается меня, объявил Бергман, я прихожу в ужас от мысли о тлении. Сожигание мёртвых тел кажется мне гораздо более поэтическим и приличным, чем старинные кладбища. Урны, колумбарии римлян: вот вид похорон, к которому надо было бы вернуться.

Вивэлуа, музыкант, родившийся на фламандских берегах, желал бы быть зашитым в мешок и затем брошенным в море. К ногам была бы привешена тяжесть, качающаяся доска и всё тут! Лучше кормить собою рыб, чем червей.

Но Марболь прервал его:

– Нет, ничто не сравнится с могильным холмиком на деревенском кладбище. Я уже избрал себе уголок. Это поле отдыха не отличается никаким памятником, маленькая церковь находится посредине, и колокол звонит столь нежным голосом, что нельзя устать его слушать. Трава растёт там большая и густая…

Я ничего не говорил, я мечтал, чувствуя себя далеко от них, точно я отсутствовал, по своему обыкновению, может быть, умер для них.

Они пробудили меня от моих мечтаний, спросив меня, как и где я надеюсь уснуть моим последним сном.

– Ей-богу, сказал я им, – я ещё не выбрал окончательно себе места, но мне кажется, что если это будет возможно, я изберу почти обнажённую лужайку какой-нибудь местности в городском предместье. Вы знаете: одно из тех грустных полей, – точно лесной или дровяной двор, – куда приходят полежать и поваляться, среди мусора, в тяжёлые и полные сомнений часы, исхудалые жители предместий, погрязшие в нищете, столь же поношенные, как та земля, которую они унижают.

Знаете ли вы их незабвенные головы, обозначенные мучительной печалью нашего времени, с контуром ужасной нищеты, их физиономии, на которых различается что-то ещё более преходящее и таинственное, чем на небе и на водной глади; их беспокойные уста, их впалые глаза, мрачные, но столь же пронзительные, как дрожание газовой бабочки в фонаре на какой-нибудь, едва заметной улице?

Я хотел бы покоиться под этой землёй, под этим театром их скабрёзных забав, их излюбленной гимнастики. Их горячность могла бы проникнуть в меня, их бархат прикасался бы ещё ко мне, я слушал бы их проклинающую и непристойную фламандскую речь, которая жжёт, как водка и царапает ухо, точно кошачий язык, лижущий руку. Они любят сразу, целою бандою: одна женщина для всех! В свободное время, летом, до поздней ночи, не желая отправляться в слишком жаркие чердаки в глубине их тупиков, они танцевали бы или боролись бы под звук какого-нибудь аккордеона или флейты, и я ощущал бы во время их игры то же удовольствие, каким наслаждалась душа Патрокла, на могильном холме которого безутешный Ахилл заставлял бороться самых красивых юношей из их товарищей…

И так как все стали кричать по поводу этой необыкновенной мысли, я захотел ещё усилить сказанное мною и прибавил, желая их рассмешить:

– Если только меня не зароют на каком-нибудь кладбище казнённых, где тела монахов из аббатства Monte Ю Regret ждут последнего суда, опустив голову между ног.

За неимением подобного кладбища, я должен был удовлетвориться существующими кладбищами. Поэтому я снова брожу по моему любимому предместью, в том направлении, где сады мёртвых окаймляют город живых. Оно казалось мне подходящим к родному селу маленького Палюля.