Жорж Экоут - Замок Эскаль-Вигор

На этот раз она ответила горячо и не без сострадания:

– Нет, этот человек вовсе не из «страны роз». Это бедняк, бродяга, более несчастный, чем самый низкий из них; до этих пор я никогда не видала его, он даже не из нашей стороны… Мне показался он очень печальным… одним из тех, кому охотно подают милостыню… Я ни в чём не могла бы отказать ему, и я не знала даже до этих последних дней о том, что для него сделала…

– Низкая, глупая! Ты врёшь!

Фурия набросилась снова на девочку, заставляя пощёчинами её молчать, затем, так как Бландина продолжала упрямиться, она начала бить её кулаками и ногами.

Чтобы придать себе бодрости, во время ударов Бландина с улыбкой на устах, вспоминала высокого молодца с бронзовым цветом лица, грустными, умоляющими глазами. Ей было приятно терпеть муку за этого гонимого и опозоренного человека.

Мачеха волочила её по земле, приходя в отчаяние от её скрытности.

Тогда, равнодушная к страданиям, настойчивая в своей преданности, Бландина принялась петь Ave Maris Stella , один из майских псалмов. Затем в ударах, сыпавшихся на неё, девочка начинала представлять себе резкий звук веялки по колену Ариана. Потерявшая чувства, но непреодолимая в моральном отношении, она смешивала обе мелодии, религиозный псалом и звуки веялки; закрывая глаза, она сливала в каком-то фанатическом воспоминании дымки ладан и пыль, поднимавшуюся над веялкой, аромат церкви и пот крестьянина:

Видя её всю в крови, злая мачеха утащила её в хлев для свиней, заперла её там, и прислала ей через одного из детей кружку воды и кусок хлеба. На другой день мачеха старалась снова приняться за дело, но она сама изнемогала раньше, чем могла вытянуть у Бландины то, чего добивалась узнать.

Утомившись в борьбе, добродетельная крестьянка решила покорить свою дочь при помощи священника.

– Что такое, крошка Бландина, должен ли я верить тому, что рассказывает мне ваша достойная матушка?.. Вы не желаете покориться!.. вы не слушаетесь? После совершения греха, вы отказываетесь назвать сообщника… Это дурно, это очень дурно!..

– Мой отец, я призналась в своём проступке моей матери, я готова исповедовать его вам, но донос возмущает меня…

– Прекрасно, дочь моя! Как мы волнуемся! Если я, ваш пастор, нахожу нужным, назвать имя этого негодяя…

– Я всё же отказываюсь, господин пастор.

И так как священник, возмущённый этим непослушанием, бросил на неё суровый взгляд, Бландина зарыдала:

– Да, я отказываюсь, господин пастор, так как это имя я не сказала бы даже Богу, если б Ему не было известно! Этот человек и так достаточно несчастен! Назвать его, это значит, навести на него новое осуждение. Его ещё дольше продержали бы в тюрьме из-за меня!

Милая девочка много обдумывала в течение этих последних дней о человеческих законах и о понятии, что справедливо и что нет.

– Но, заметил священник, – вы, значит, любите этого негодяя!

– Я не знаю, люблю ли я его, но я не чувствую к нему ненависти.

– Однако, он дурно поступил с вами, моё дитя!

– Может быть… Я хочу даже верить в это, потому что вы убеждаете меня в этом, но разве не сказано в Законе Божьем, что мы должны прощать нашим врагам, любить даже тех, кто нас ненавидит!..

Священник проклинал её, но не настаивал больше…

Крестьянка, любопытная и циничная, изменив тактику, желала, по крайней мере, узнать, была ли изнасилована девушка или отдалась добровольно.

Бландина, чтобы лучше отвратить поиски правосудия и скрыть вину бедняка, одно время делала вид, что не противится его задержанию.

Но мачеха почему-то стала подозревать того или другого участника «страны роз», и бедная Бландина испытывала страшную муку. Отказываясь выдать настоящего виновника, разве она не заставляла беспокоиться этих добрых молодцов, может быть, могущих подвергнуться осуждению? К счастью, им всем было легко восстановить свою невинность.

Хорошие ребята были чрезвычайно поражены этим случаем, в особенности тот, который предлагал проводить Бландину, и который был теперь недоволен, что не проводил её против её воли.

Сколько раз маленькая девочка желала отправиться на розыски того, кто её опозорил, того, который не осмелился бы исправить своей вины, не только потому, что он совершил преступление в глазах людей, но потому, что в глазах толпы, положение незаконного дитяти и девушки-матери были бы предпочтительнее положению законного сына и законной подруги вора и бродяги. Бландина, всё более и более восторженная, чувствовала в себе силы побороть все несправедливые условности, религиозные или социальные.