Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Маркэнд условился с Леймоном встретиться назавтра перед поездом и один пошел на вокзал.

Когда он писал на телеграфном бланке: "М-с Дэвид Маркэнд", рука его дрожала. - Я потрясен! За городом я говорил Сиднею смелые слова; но я потрясен и напуган. _Мельвилль изгоняет меня... как Клирден_. Выходит, я не изменился? Скоро год, как я покинул Элен, и Тони умер, а я не изменился? Что, эта телеграмма - отступление? - Его рука остановилась, она дрожала. - Не страшись отступления. - Не колеблясь больше, он дописал телеграмму.

"Еду Чикаго Отель "Ла-Салль" Прошу встретиться со мной там или более удобном месте Приехать домой не могу Мне нужно поговорить с тобой Пожалуйста телеграфируй

Дэвид Маркэнд".

Клара уже спит, Кристина в полумраке смотрит, как Эстер накрывает на стол. Эстер ставит прибор на обычное место Дэвида и тотчас же поспешно убирает его, поглядывая на Кристину.

- Мне тоже не ставь прибора.

- Почему?

- Я не голодна, Эстер. Я скоро пойду спать.

- Ты что, больна?

- Да, я больна... Но это не такая болезнь, как ты думаешь.

Эстер ладонью опирается о стол. В ее взгляде и голосе напряжение:

- Ты недолго прощалась с Маркэндом.

- Кроме "до свидания", нечего было больше говорить.

- Кристина, ты влюблена в него?

- Нет, я не влюблена в Дэвида.

- Не мог же он, в конце концов, вечно сидеть тут.

- Не думай, что я не знаю, кто выжил его.

- У него хватило ума понять, что он стал бесполезен.

- Эстер, я тебя ненавижу! Боже мой, как бы я хотела взять Клару и уехать отсюда!

- Что же ты _его_ не попросила увезти тебя? В конце концов, ведь ты вдова.

Кристина встает... и снова опускается на стул. Гнев ее гаснет в темной комнате.

- Эстер, почему ты такая? Если б хоть это делало тебя счастливой...

"Счастливой!" Слезы струятся по щекам Эстер, и Кристина знает это.

- Мне кажется, - говорит Кристина, - всем нам жаль, что он уехал.

Эстер продолжает накрывать на стол. В кухне совсем темно, но она не зажигает лампы.

- Мне не жаль.

- Дэвид хороший человек, - говорит Кристина мягко. - И тебе жаль.

- Он сеял смуту. Мне не жаль.

- Он хороший человек... - Кристина думает о Стэне о последних его словах перед смертью... из-за смуты, посеянной Дэвидом. _Люди злы_.

Когда Эстер, накрыв на стол, уходит, Кристина шепчет задумчиво:

- Хорошие люди нас покидают.

4. ГОРОД

Сидней Леймон возбужденно толкнул Дэвида Маркэнда локтем:

- Это Сопи Тун, старшина клуба! Он раньше, говорят, был громила, а теперь стал анархистом.

Тучный мужчина, с лицом, похожим на кусок мыла, в рубашке из грубой яркой ткани, без галстука, заложив руки в карманы, прогуливался взад и вперед по эстраде. Хитрые глазки изучали аудиторию. Не меньше полутораста франтов и их дам, большей частью разодетых в пух и прах, заплатили деньги за удовольствие сидеть на жесткой скамье и выслушивать оскорбления... адресованные буржуазии вообще... от какого-нибудь поэта или прозаика, специально выкопанного Туном для этого случая. Он остался доволен.

- Ну-с, друзья мои, - заговорил он, и слова, как пузыри, стали слетать с его губ. - Мы сегодня услышим неистового поэта, Мигеля Ларраха. Его принесло на нашу богоспасаемую родину не то из Барселоны, не то еще из какого-то испанского городишка. Это было всего три года назад, и он не знал тогда ни слова по-английски. А теперь Мигеля Ларраха знают везде - от нью-йоркского Либерального клуба до притонов Сан-Франциско. Высадившись на берег, Мигель попытался вести честную жизнь. Он мыл посуду в закусочной и работал помощником официанта в захудалых ресторанчиках. Потом получил место в шикарном клубе и там познал великую американскую истину: работать невыгодно. (Взрывы хохота.) Он связался с шайкой карманников. (Хохот.) Они орудовали в театральном районе, и я слыхал, что Мигель один мог настрелять за час больше, чем вся наполеоновская армия. Тогда Мигеля, - Мигель, я для краткости буду называть вас Майк, - выбрали главарем шайки. Но Майк решил, что государственная деятельность не по нем. (Хохот.) И он стал поэтом. Тун глубже засунул руки в карманы. - Ну-с, Майк, - сказал он, обращаясь к первому ряду, - пожалуйте сюда и начинайте. Если я еще что-нибудь о вас расскажу, боюсь, вас заберет полиция. Валяйте, крутите все почем зря!

Юноша лет двадцати двух взбежал на эстраду и спокойно стоял, своим обликом опровергая шутовские издевки Туна. Шапка черных волос поднималась над его чистым лбом. Он посмотрел на рукопись, которую держал в руках, и расправил ее; потом перевел свои глубокие глаза на аудиторию.