Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Своему мужу она пела другое. Она разжигала его ревность и зависть, возбуждала его недоверие к самому себе. Так, значит, Маркэнд произвел большое впечатление в Сен-Поле? Завтракал с сенатором Далласом? Ездил к казначею Януссену в гости? А рассказал ли он Барни, кто автор тех передовиц, которые Барни так расхвалил? "Ну, разумеется. Нельзя же не воздать должное такому человеку! Во всяком случае, такому обаятельному человеку, - человеку, чарующему и мужчин и женщин. Кристина говорила... Как нам повезло с ним! Может быть, он останется здесь? Может быть, сделается мельвилльским гражданином? Я уверена, что у Маркэнда есть деньги. Может быть, он отдаст их на дело Лиги? Может быть..."

Кристина видела все маневры Эстер, заботилась о своем ребенке, помогала по хозяйству и ничего не говорила.

Как-то вечером Фил Двеллинг остался в редакции с Маркэндом наедине. Обеими руками он рылся в куче бумаг на столе. Не поднимая глаз, он сказал:

- Боюсь, старина, расходы все увеличиваются, а цены не очень устойчивы, боюсь, нам придется сократить... вы ведь знаете, в бюджете это не предусмотрено... да, сократить жалованье, которое вы получаете. Я, конечно, надеюсь, что это не... Я надеюсь, что вы останетесь... Мы так рады...

- Я уеду, - сказал Маркэнд.

Если отношения Маркэнда с Мельвиллем становились все более прохладными, дружба его с Сиднеем Леймоном крепла. Юноша чувствовал, как отшатнулся от Маркэнда город, и это заставило его сблизиться с ним. Он дожидался Маркэнда в редакции и вместе с ним уходил домой. Он приводил его в свое святилище над отцовской лавкой и читал ему вслух свои стихи. Потом они шли гулять, навстречу ветру с материка, по большей части молча, чувствуя симпатию друг к другу. Был конец марта, и дни уже стали теплее, и порой обманчивая весенняя дымка повисала над обнаженной равниной.

- Я уезжаю, - сказал как-то Маркэнд.

- Совсем уезжаете?

- Да, совсем.

- Я еду с вами.

- Куда? - спросил Маркэнд.

- А куда вы едете?

- Не знаю. Первая моя остановка будет в Чикаго. - Говоря это, Маркэнд понял, что он сделает, возвратясь с этой последней прогулки по прериям. До которого часа открыт телеграф на вокзале?

- О, до шести или до семи.

"Времени еще много", - подумал Маркэнд.

- Чикаго, так Чикаго, - сказал Сидней Леймон. - В Чикаго есть недурные поэты.

- А что вы будете там делать?

- Мне надолго хватит дела - повторять каждый день: я уже не в проклятом Мельвилле.

- Вы что же, так ненавидите Мельвилль? Правда ненавидите?

- Город смердит. Прерии чудесны. От этого город смердит еще сильнее.

- Сид, а почему смердит город?

- Спросите папашу, он знает. Он один из настоящих хозяев города. - Они шли дальше, и Леймон продолжал: - По-моему, если все нормальные и здоровые люди в городе всю жизнь заняты только тем, чтобы покупать что-нибудь за три цента и спускать за шесть, естественно, что они смердят.

- Это что - закон?

- Спросите вашего лучшего друга, то есть недруга - эту лживую суку, Эстер Двеллинг. Она тоже из настоящих хозяев. По-моему, если здоровые и нормальные женщины всю жизнь заняты только тем, чтобы толкать своих мужей к власти, вместо того чтобы просто любить их, естественно, что и они смердят.

- Власть... - сказал Маркэнд и быстрее пошел навстречу ветру с материка, дувшему им в лицо. - Это закон власти: живи только ради власти, будь то власть славы или власть денег, - и ты неизбежно начнешь смердить.

- Вы правы. Это закон.

- Попробуй жить без власти - и ты умрешь, - сказал Маркэнд. - Это вторая статья закона.

- По-видимому, немаловажная для нас, смертных, как и первая.

- Сид... серьезно, я не понимаю этого.

- Это еще не причина, чтоб нестись галопом, Дэвид. Замедлите темп.

Маркэнд пошел медленнее.

- Вот вам все как на ладони. Человек ведь по природе своей славное, доброе существо... Не смейтесь! Посмотрите на любого ребенка, на любую девушку, готовую стать возлюбленной и матерью... Итак, человек добр. Но жизнь начинает нагромождать угрозы его существованию. И тогда он тянется к власти...

- Чтоб сохранить свою жизнь.

- И от власти, которая сохраняет ему жизнь, он смердит.

- Жизнь - немаловажная штука, - сказал Леймон.

- Не в том дело, Сид. Что-то тут есть еще, в этом "законе"... третья статья, которой мы еще не смогли уловить.

- Отлично, идите и ловите ее. А я пока буду писать стихи в Чикаго.

Сумерки. Простор равнины истекал кровью закатного неба; свет поглощала пустота, скрытая небосводом. Прерия, погрузившись в темноту, сжималась, словно свет прежде раздвигал ее границы, - сжималась до тех пор, пока двое людей, возвращавшихся в город, не остались единственным светлым пятном.