Роже Гар - Семья Тибо (Том 1)

Смерив аббата Бино взглядом, г-жа де Фонтанен, по-прежнему доверяясь чутью, повернулась к аббату Векару. Выражение, с которым он смотрел на нее, было исполнено приятности. Застывшее лицо, удлиненное остатками волос, которые топорщились вокруг лысины, выдавало возраст аббата - примерно около пятидесяти. Тронутый немым призывом еретички, он поспешил вмешаться:

- Все мы понимаем, сударыня, как тягостен для вас этот разговор. Доверие, которое вы питаете к своему сыну, достойно величайшего восхищения... И величайшего уважения... - добавил аббат; у него была привычка во время речи подносить указательный палец к губам. - И, однако, сударыня, факты, увы...

- Факты, - подхватил аббат Бино уже более слащаво, точно собрат задал ему тон, - разрешите вам сказать, сударыня, факты весьма удручающи.

- Прошу вас, сударь, - прошептала г-жа де Фонтанен, отвернувшись.

Но аббат уже не мог удержаться.

- Впрочем, вот вам улика! - вскричал он, выпустил из рук шляпу и достал из-за пояса серую тетрадь с красным обрезом. - Только взгляните сюда, сударыня: как это ни жестоко лишать вас иллюзий, но мы считаем, что это полезно, ибо раскроет вам глаза!

Он сделал два шага по направлению к ней, чтобы заставить ее взять тетрадь. Но она поднялась.

- Я не прочту ни строчки, господа. Вторгаться в секреты ребенка, публично, без его ведома, не давая ему возможности ничего объяснить! Я не привыкла с ним так обращаться.

Аббат Бино остановился с протянутой рукой, на его тонких губах зазмеилась обиженная улыбка.

- Мы не настаиваем, - проговорил он наконец насмешливым тоном.

Положив тетрадь на стол, он взял свою шляпу и сел. Антуану захотелось схватить его за плечи и выставить вон. Его глаза, полные неприязни, встретились на миг с глазами аббата Векара и прочитали в них сочувствие.

Однако поведение г-жи де Фонтанен изменилось; с высоко поднятой головой, всем своим видом выражая вызов, она подошла к г-ну Тибо, который по-прежнему сидел в кресле.

- Этот спор ни к чему не приведет, сударь. Я пришла лишь затем, чтобы узнать, что вы собираетесь делать. Моего мужа сейчас нет в Париже, мне приходится рассчитывать только на себя... Прежде всего мне хотелось вам сказать, что, по-моему, не следовало бы прибегать к помощи полиции...

- Полиции? - живо перебил ее г-н Тибо и в раздражении встал. - Да неужто вы полагаете, сударыня, что в данную минуту полиция всех департаментов не поднята на ноги? Я лично звонил утром начальнику канцелярии префекта с просьбой, чтобы были приняты все меры - с максимальным соблюдением тайны... Я телеграфировал в мэрию Мезон-Лаффита, на тот случай, если беглецы вздумают укрыться в местности, которая хорошо знакома обоим. Предупреждены железнодорожные компании, пограничные посты, морские порты. Но, сударыня, если бы не мое стремление любой ценой избежать огласки, разве не было бы полезнее всего в целях воспитания этих негодяев, чтобы их доставили к нам в наручниках, под конвоем жандармов? Разве это не напомнило бы им, что есть еще в нашей несчастной стране некое подобие правосудия, способное поддержать отцовскую власть?

Не отвечая, г-жа де Фонтанен попрощалась и направилась к дверям. Г-н Тибо спохватился:

- Во всяком случае, сударыня, будьте уверены, как только мы хоть что-нибудь узнаем, мой сын тотчас поставит вас в известность.

Она слегка наклонила голову и вышла, сопровождаемая Антуаном; следом за ними вышел и г-н Тибо.

- Гугенотка! - ухмыльнулся аббат Бино, когда она скрылась за дверью.

Аббат Векар не мог удержать осуждающего жеста.

- Как? Гугенотка? - пробурчал г-н Шаль и отпрянул, будто ступил ногой в лужу Варфоломеевской ночи{46}.

IV

Госпожа де Фонтанен вернулась домой. Женни дремала в своей кровати; приподняв пылающее лицо, она вопросительно глянула на мать и снова закрыла глаза.

- Уведи Блоху, мне от шума становится хуже.

Госпожа де Фонтанен прошла к себе в комнату и, почувствовав головокружение, села, даже не сняв перчаток. Может быть, у нее тоже начинается жар? Нужно быть спокойной, сильной, не терять веры... Ее голова склонилась в молитве. Когда она выпрямилась, все ее действия обрели одну цель: отыскать мужа, вызвать его.

Она вышла в переднюю, задержалась в нерешительности перед закрытой дверью, отворила ее. В комнате застоялся нежилой дух, было прохладно; слышался кисловатый аромат вербены, мелиссы, припахивало туалетной водой. Она раздвинула шторы. Посреди комнаты стоял письменный стол; на бюваре тонким слоем лежала пыль, - и никакой записки, ни адреса, ничего. Ключи торчали на своих местах. Хозяин комнаты отнюдь не страдал скрытностью. Она выдвинула ящик письменного стола - ворох писем, несколько фотографий, веер, а в углу, жалким комком, черная шелковая перчатка... Ее рука застыла на краю стола. В памяти внезапно возникла картина, внимание рассеялось, взгляд устремился вдаль... Два года назад летним вечером она ехала вдоль набережных в трамвае, и ей показалось, что она видит, - она даже привстала со своего места, - что она видит Жерома, своего мужа; она узнала его, он стоял возле какой-то женщины, да-да, стоял, склонившись над молодой женщиной, которая плакала на скамейке! И с тех нор сотни раз ее воображение кружило вокруг этой сцены, промелькнувшей за какую-то долю секунды, и с жестоким удовлетворением восстанавливало мельчайшие ее детали: пошлое горе женщины, ее упавшая шляпа и большой белый платок, который та поспешно вытащила из юбки, но главное - фигура Жерома! Ах, она была уверена, что угадала по поведению мужа, какие чувства обуревали его в тот вечер! Тут, несомненно, было и сострадание, - ведь она знала, как легко его можно растрогать; и раздражение, оттого что его втянули в скандал посреди людной улицы; и, уж конечно, - жестокость! Да! Он стоял, чуть наклонившись, и в его напряженной позе она ясно увидела эгоистический расчет любовника, которому любовница до смерти надоела, который стремится уже к новым похождениям и который, несмотря на жалость, несмотря на тайный стыд, уже прикинул, как использовать к своей выгоде эти слезы, чтобы тут же, на месте, окончательно завершить разрыв! Все это явственно предстало перед ней в тот миг, и всякий раз, как это наваждение опять овладевало ею, у нее кружилась голова и подкашивались ноги.