Роже Гар - Жан Баруа

Тягостно видеть, как этот когда-то столь деятельный человек забросил все занятия и целыми днями сидит один в пустом огромном доме, где все напоминает ему о прошлом. Мы просили его поселиться у нас, - здесь он мог бы гулять в саду, - но он пожелал остаться у себя.

Как все это печально, мой милый мальчик. Я не хочу ничего скрывать от тебя..."

Руки Жана дрожат, слезы затуманивают взор.

"... Я боюсь, что близится день, когда отец уже не сможет встать с постели; вот почему я пишу тебе.

Мне известно, сколько горьких минут причинило вам, вашей семье, его безразличие к религии; я полагаю, что все мы, его старинные, близкие друзья, обязаны помочь ему найти выход из того плачевного положения, в каком он пребывает. И вот, с тех пор как отец поселился здесь, я пользуюсь каждым удобным случаем и завожу с ним разговор на эту важную тему. Необходимо, однако, чтобы и ты нам помог: в письмах к отцу ты должен с большой осторожностью затрагивать вопросы религии".

Рука Жана бессильно падает. Глухая враждебность поднимается в нем.

Он пропускает страницу. На глаза ему попадаются слова:

"Сесиль здорова..."

"Сесиль..."

Он смотрит на камин, где раньше стояла ее фотография.

Теперь фотографии нет...

"Да, да, ведь я убрал ее, как только Гюгетта начала приходить сюда... Гюгетта!.. Шесть часов: она скоро придет..."

Его пронизывает острая боль: Сесиль и Гюгетта одновременно встают в его воображении; имена обеих у него на устах...

Жан нервно проводит рукой по лбу:

"Так дальше не может продолжаться..." И внезапно рождается уверенность, что с Гюгеттой покончено: ведь это тянулось лишь потому, что он не задумывался над своими поступками...

"... Сесиль здорова, она еще немного подросла за последнее время и поэтому слегка похудела. Несколько раз в неделю она отправляется с вышиванием к твоему отцу, чтобы скоротать с ним вечер. Они долго беседуют, и Сесиль также делает все, что может..."

Взгляд Жана, с раздражением скользивший по строчкам, останавливается.

Он видит доктора: тот полулежит в кресле у камина; день угасает; Сесиль сидит у окна, упрямо склонив над вышиванием маленький выпуклый лоб, она вкрадчиво произносит заранее приготовленные слова...

Эта картина вызывает в нем отвращение.

"Зачем они заставляют заниматься этим Сесиль?"

Он встает и делает несколько шагов по комнате; направляется к письменному столу и открывает ящик, запертый на ключ.

Фотография Сесили...

Он подходит к лампе.

На старом снимке Сесиль стоит, облокотившись о спинку готического кресла, немного повернув голову; в глазах искорки смеха, волосы собраны на затылке в большой узел; она любила так причесываться.

Долгий, долгий взгляд. Прилив нежности... Нет, ничего не изменилось; она - единственная в мире, больше никто не идет в счет.

Гюгетта! Бедная Гетта... Он улыбается, думая о том, как нахмурится ее личико, когда он ей скажет: "Все кончено, оставь меня, ступай своей дорогой, а я пойду своей... Я возвращаюсь к той, воспоминание о которой никогда не покидало меня".

Прошло полчаса.

Кто-то царапается в дверь кончиком зонта. Входит Гюгетта, в светлом платье, в широкополой шляпе, украшенной цветами.

Гюгетта. Здравствуй, зверь... Как дела?.. Ну, кто же так здоровается... Взгляни, какая у меня шляпа...

Как она далека теперь... Он смотрит на нее почти равнодушно.

Она бросает зонт поперек кровати и не спеша снимает перчатки.

Это еще не все, малыш... Я не смогу пообедать с тобой. Я оставила Симону у Вашетт, с ее новым дружком, ты его знаешь... Он заказал сегодня на вечер три кресла в Клюни, а перед этим мы пообедаем втроем... Ты не сердишься?..

Жан. Ничуть...

Она подходит к нему. Низкая лампа бросает свет на прямые линии ее платья. Наверху, в тени, ее обнаженные руки, свежий, полуоткрытый рот...

Внезапное, неодолимое желание! Жгучее воспоминание о ее шелковистой коже овладевает им...

Он порывисто обнимает ее, зарывается лицом в волосы...

Думает: "Нет, это не может окончиться так... Еще одна ночь, а завтра, завтра..."

Она со смехом высвобождается из его объятий.

Гюгетта. Дай мне вымыть руки...

Он смотрит, как она идет в темный угол к умывальнику, как осторожно поднимает рукава и, не задумываясь, бросает свои кольца в стоящую рядом пепельницу.

Вдруг его охватывает раздражение... Он думает:

"Она хозяйничает, как дома!.. Ах, порвать все, освободиться!.. Сейчас же!.. Сегодня вечером!"

Это твердое решение успокаивает его и отдаляет от нее.

Он тихонько вздыхает. Смотрит, как она, сморщив лицо, сразу потерявшее привлекательность, чистит ногти.