Олег Коряков - Странный генерал

– Ну, как теперь, получше? – Петр весело похлопал себя по животу.

Юноша в ответ лишь боязливо улыбнулся. Петр про себя прикинул что-то, сказал:

– Хочешь мне помочь?

– О, добрый господин!.. – Сложив ладони у груди, паренек поднял голову. Толстые губы его дрожали.

– Ладно, идем со мной. – Петр двинулся к книжной лавке.

Парнишка-негр покорно поплелся сзади, но Ковалев велел пойти рядом. Ему было жаль этого тощего бродяжку с большими печальными глазами.

– Как зовут тебя?

– Каамо.

– Где ты живешь?

Каамо беспомощно оглянулся и развел руками. «Везде и нигде», – так можно было его понять.

– А где твои? Где отец, мать?

Паренек опустил голову и медленно помотал ею.

– Ты хоть умеешь разговаривать?

– Плохо… мало…

Петр вдруг остановился и принялся вновь рассматривать своего чернокожего спутника. «А что! – подумал он. – Обучим его щи варить, хлеб печь и заживем этакой троицей…»

Каамо не понимал, с чего так заинтересованно рассматривает его этот молодой добрый бородач. Не понимал, а улыбнулся. Губы сами расползлись…

Отшумели проливные осенние дожди, отошли морозные ночи зимы, вновь грянула весна – пришел октябрь 1894 года, и опять буйная зелень покрыла трансваальский вельд.

Время, как известно, имеет свойство «притирать» людей друг к другу, к месту их обитания, к среде и обстоятельствам. Петр и Дмитрий «притерлись» на руднике, стали своими, а рудник стал «своим» для них. Даже небо с незнакомым, совсем иным, нежели в России, звездным узором сделалось привычным. Жизнь устоялась, текла ровно, по уже проторенному руслу.

В такой жизни наклонности человека явственней лезут наружу. Уже целую стену в одной из комнат занимали книжные полки.

В тот раз, когда Петр почти все деньги вбухал в книги и оружие, Дмитрий разозлился.

– Ты чо это, Петро, библиотеку-читальню задумал здесь открыть? На ней ведь не заработаешь. Так, знаешь, дело не пойдет.

– Дурья твоя голова! Не для заработка книги – для удовольствия, для знаний.

– Много мне с твоих книжек удовольствия! На кой ляд робить, если все деньги на такие пустяки сорить! Нам подкопить надобно, чтоб не с пустыми руками домой ворочаться, а ты… – Он даже слов не находил от возмущения.

Это была, пожалуй, их первая ссора на африканской земле.

– Ладно, – хмуро сказал Петр, – успокойся. Что твое потратил – верну. И впредь только на свои буду покупать.

На том и порешили. Оттаяв, Дмитрий даже соорудил другу полки. Он лишь крякал да укоризненно покачивал головой, когда Петр приносил домой пачки книг и принимался любовно расставлять их по стеллажам.

– Книгочий, – усмехался Дмитрий. – Тебе не по рудничному делу ударять – по науке. Может, в профессора бы вышел? Как тот наш знакомый.

– Может, – без улыбки соглашался Петр. – Только наукой-то, брат, с малых лет владеть надо. А мы с тобой бородами уже обзавелись.

Но что верно, то верно – чтение стало для него постоянной, неодолимой потребностью. Господин Деккер, книготорговец, на чью лавку когда-то набрел Петр, не чаял в нем души: покупатель этот регулярно оставлял в лавке чуть не половину своего жалованья. Деккер уже знал его историю и старался добывать, кроме прочих, и книги на русском языке.

Чем шире горизонты познания, тем больше человеку хочется узнать. Выработать какую-то систему в чтении Петру не удавалось: сам не умел, а подсказать было некому. Он проглатывал чтиво жадно и безразборно, набрасываясь на все, что попадало под руку. То были романы и описания путешествий, книги по горному делу и экономике, раздумья историков и хвастливые описания приключений разнокалиберных авантюристов. Но все больше влекла Петра та полка, в начале которой лепилась сбоку книжица, подаренная Петерсоном. На этой полке тоже еще не было системы и вперемежку стояли Шопенгауэр и Маркс, Прудон и Кампанелла, Рикардо и Бакунин – авторы, которые, каждый по-своему, растолковывал жизнь и пытался заглянуть в будущее. В сочинениях этих было много непонятного. Чамберс уже не мог помочь Петру, но это не пугало рьяного книгочия, только подзуживало его и приносило Деккеру новые доходы.

Не с кем было посоветоваться; изредка Петр писал Петерсону, тот отвечал, рекомендовал прочесть то или иное, а однажды прислал два пухлых тома того же Карла Маркса – «Капитал». Петр влезал в них постепенно, не наскоком, и мир, казавшийся хаотичным и непонятным, превращался в строгую систему обязательных, отрегулированных историей взаимоотношений классов. Поступки людей и вещи приобретали свой новый, исполненный глубокого значения смысл…