Олег Коряков - Странный генерал

– Что-то не хочется. Я лучше закурю. Впрочем, немного можно. Очень приятный вермут. Это раздобыл где-то капитан Марстон. Энергичный офицер.

– Да, он мастер своего дела. Карательные функции его отряд выполняет превосходно. Даже слишком. – Лесли не скрывал легкой усмешки.

– Вы хотите сказать, полковник, что он переходит границы разумной жесткости?

– Я не очень четко представляю эти границы, но все же порой Марстон, мне кажется, перехлестывает. Лишнее озлобление массы.

– Не беспокойтесь, Лесли. Инициатива Марстона вполне соответствует указаниям главнокомандующего… Кто там? Войдите!

В дверях стоял адъютант генерала. За его спиной виднелся в грязном мундире бледный сержант.

– Что случилось? – вдруг истончившимся голосом закричал Торнейкрофт.

– Сэр… – странно клоня голову набок, хрипло начал сержант. – Нас всех побили, сэр… Вот… – Он протянул измятый, пахнущий потом лист бумаги.

Торнейкрофт выхватил лист. На нем неторопливым, аккуратным почерком было написано:

Весьма признателен за боеприпасы, столь необходимые бурам.

Генерал армии свободного Трансвааля П. Ковалев.

Торнейкрофт рванул ворот мундира:

– Он… он еще смеет издеваться!.. Полковник Лесли! Немедленно в погоню!

– Слушаю, сэр. Позвольте только заметить, что едва ли есть надежда обнаружить обоз и буров. Они, конечно, мгновенно рассредоточились, рассыпались по лесу – не отыщешь.

Генерал посмотрел на Лесли, с трудом соображая, о чем тот говорит, потом устало махнул рукой:

– Увы, это верно… Но мы должны что-то предпринять. Мы обязаны!..

Петр проснулся от шума. Собственно, особого шума не было, просто кто-то не то кашлянул, не то чихнул не в меру звонко, а на него зашикали: «Тише, парень, Питер спит»… Он проснулся, но продолжал лежать, только чуть потянул с головы карос, потому что стало жарковато, а глаза не открывал, надеясь, что сон, может быть, еще вернется. Но он не возвращался, а жаль.

Во сне Петр видел родной завод.

Это было уже не впервые – такой сон. И каждый раз какой-то чудной, путаный. В нем смешивались две Петровы жизни – российская и африканская. Начало сна терялось в несуразной мешанине, потом отчетливо, со знакомыми, навсегда впаявшимися в память заводскими домишками возникала прямая и широкая улица Березовского завода, а вдали – темные, закоптелые от времени корпуса золотопромывальной фабрики. Улица вся ярко белела снегом, но почему-то было по-летнему, до потности жарко. От фабрики, во всю грудь распахнув ворот рубахи, шагал какой-то очень уж веселый, хмельной, что ли, Дмитрий. Рядом с ним, взмахивая цветастым платком, вприпляс шла Марта. Бесшумно и внезапно вылетели из проулка уланы, пики наперевес, и помчались на Марту и Дмитрия, а те, как будто и не видели этого, продолжали идти, беспричинно праздничные, словно тронутые. А уланы вихрем приближались к ним, только это были вовсе не уланы, а казаки, чубатые да усатые, в лихо заломленных фуражках с красными околышами. Все это мчалось – не уследить – и в то же время виделось яснее ясного. Потом Петр ощутил и себя: он вглядывался в прорезь прицела и ловил на мушку летевших всадников и не мог поймать. А те уже обрушивались на него самого, и дико скалилась и брызгала теплой пеной ему в лицо свирепая казачья лошадь, где-то над головой посверкивала сабля, и что-то острое и тяжелое, должно быть копыто, ударяло Петра в грудь… Но вдруг кто-то закричал, и Петр проснулся, так и на этот раз не узнав, сумеет ли хоть во сне зарубить его когда-нибудь казак.

Он проснулся и продолжал лежать, размышляя о сонном наваждении. Родной завод, уральские лесистые угоры, какие-то смутно знакомые русские лица – все это, особенно в последнее тоскливое время, снилось ему часто, и отчего – было понятно. А вот зачем привязался именно этот сон и какой был в нем смысл? Впрочем, в сны Петр не верил и особого смысла в них не искал. Просто, вспоминая видение, со сладостной горечью ощущал он, как волнующе мил даже этот зыбкий вид родительского поселения, а оттого, что приснились дорогие сердцу люди, накатывалось что-то тревожно-печальное.

Вдруг ухо его уловило дальний топот торопливых копыт, раздался пересвист дозорных, и Петр, решительно отбросив карос, вскочил. Ясное и теплое утро хозяйничало на земле. Петр проспал, почитай, часов двенадцать, если не четырнадцать, – отсыпался за многие ночи. Его штаб, как называл он подвижной отряд своих помощников и вестовых, давно уже бодрствовал.