Олег Коряков - Странный генерал

– Одна жена и двенадцать быков, – не очень уклюже поддержал Дмитрий шутейный разговор.

На лицах появились улыбки. Люди придвигались поближе. Сейчас этот Ланге отмочит какую-нибудь штучку, его хоть не корми – дай побалагурить да поскалить зубы. Что ж, война любит шутку. Нельзя жить только с насупленными бровями, от этого бывает несварение желудка.

– Эге, – сказал Ланге, – тут стоит разобраться поподробнее. – Он явно завлекал слушателей, готовя им какой-то сюрприз.

– Ну, берегись, Дик, – вздохнул Антонис Мемлинг. – Я всегда говорил: на шуточки Ланге лучше не отвечать. Вот ты ввязался и теперь выкручивайся.

– Один верзила уже переживает за второго, – подмигнул балагур слушателям.

В это время раздался свист: сторожевые посты предупреждали об опасности.

– Коммандант, они сейчас начнут! – тревожно крикнул из-за камня на высотке молодой Брюгель.

Буры вскочили. Команду «по местам» подавать было не нужно. Недаром говорится: в бою каждый бур – себе офицер.

Петр выбежал на высотку как раз в тот момент, когда раздались первые английские залпы. Стреляли, как и нужно было ожидать, из-за ближней гряды невысоких пологих холмов; там, видимо, скопилась и пехота. Снаряды падали беспорядочно и неточно. Буры не отвечали. Раздалось лишь два-три одиночных выстрела: видно, кому-то на глаза попался английский арткорректировщик.

Это был еще не бой – только неуверенно разыгрываемая увертюра к нему, но уже возникало где-то внутри, подсознательно, не подчиненное существу Петра, а всецело подчиняющее себе его самого особое чувство боя. Оно было одновременно и жарким, и холодным, оно, казалось, концентрировало всего Петра в некий маленький, туго сжатый сгусток энергии и в то же время как бы множило его, делая стоглазым и стоухим. Петр за месяцы войны уже привык к этому чувству и уверовал в него, зная, что оно-то не подведет.

Нервное его напряжение накалялось, это было хорошее, мобилизующее, именно боевое напряжение. Сегодня, однако, что-то беспокойное, тоскливо-тревожное, мешающее ему поселилось внутри, только он не мог, да и не пытался разобраться в том, что это такое и откуда.

Шквал снарядных разрывов вокруг нарастал, с минуты на минуту нужно было ждать атаки, и Петр поглядывал на своих артиллеристов и на весельчака Ланге, который в ожидании грозной минуты нетерпеливо пощелкивал затвором пулемета. Пулеметы в последних сражениях употреблялись не часто: англичане неохотно вводили их из-за того, что цепи буров были слишком редки, а буры просто экономили патроны. О патронах же подумал сейчас и Петр и, хотя обо всем заранее договаривался с Ланге, резко свистнул, привлекая его внимание, и, когда тот обернулся, погрозил пальцем, напоминая: без особой надобности не стрелять.

В тот же момент каким-то вторым, третьим или – кто там его разберет! – двадцать пятым зрением он заметил торопливо перебегающую меж кустов Беллу.

– Стой! – закричал он, и она испуганно присела. – Ты откуда взялась? Где обоз?

– А? – Канонада оглушила ее.

К Белле уже бежал Дмитрий. Они приблизились к ней одновременно. Белла сделала жалостливое лицо и, прикидываясь смиренной, просила не бранить ее. Конечно, из обоза она сбежала. Если бы сразу осталась – они ее немедленно прогнали бы обратно. А сейчас куда прогонят?

Петр рассвирепел, что случалось с ним редко. Лоб у него побледнел, он сказал жестко сквозь зубы:

– А вот прогоню. И Дмитрия не послушаю – прогоню. Война – это вам не хаханьки и не бабские штучки!

Белла тоже побледнела.

– Не смей! – крикнула она. – Разве я «хаханьки» и «штучки»? Или ты меня первый день знаешь?

– Все равно, – чуть отходя душой, нахмурился Петр. – Сказано ехать, надо было ехать… Фу, черт, поговорить не дадут! – обозлился он на английские снаряды.

Вдруг резко и всполошно ударили, зачастили винтовочные выстрелы. Раскатисто ухнула ближняя из бурских батарей.

– А, бог с вами, разбирайтесь тут! – Петр бросился на гребень высотки.

Дмитрий долго смотрел в милое лицо. Белла тихо улыбнулась.

– Зачем же это ты, Беленькая? – ласково и грустно сказал он.

Белла придвинулась к нему.

– Я не хочу без тебя, не могу без тебя. – Она уткнулась головой в его грудь и шепнула русское: – Ми-тя… Ведь ты у меня один.

Глаза у него повлажнели – у такого большого, богатырского мужика. Он качнул головой:

– Не один я, – и бережно положил ладонь на ее живот.

Она подняла лицо, уткнулась ему в бороду.

– Ну ладно, не у меня – у нас ты один. Мы уж с тобой вместе. Пойдем. Ты ведь знаешь: я храбрая и везучая. И разве мне впервой быть в окопах?