Олег Коряков: Странный генерал

А потом вот этот город и эта встреча…

Иван Степанович смотрел на них с доброй, сочувственной улыбкой.

– Что ж, – сказал он, выслушав рассказ, – начало у вас неплохое. – И повернулся к жене: – Верно, Эмма?

– Похоже на твое, – сказала она. Говорила она по-русски плохо, с трудом, но все же говорила по-русски – наверное, чтобы доставить удовольствие мужу и его гостям.

– Почему похоже? – бесцеремонно, с некоторым удивлением поинтересовался Дмитрий.

И тогда Иван Степанович рассказал о себе.

Он рос в большой и бедной семье мелкого чиновника уездной управы. Только способности помогли парню поступить в Московский университет. Но закончить его Ивану не удалось.

Предреформенная Россия, беременная социальными преобразованиями, была полна новых идей и начинаний. В 1859 году по инициативе знаменитого хирурга Николая Ивановича Пирогова, который в то время числился попечителем Киевского учебного округа, была создана первая в стране воскресная школа. Вскоре они начали возникать повсюду – для обучения взрослых, в основном рабочих и крестьян. Работали эти школы на общественных началах, учение было бесплатным, преподавали в них те, кто хотел бескорыстно служить делу народного просвещения.

Такую школу, приехав летом 1861 года в Тулу, создал и Иван Степанович Петров.

Представители передовой интеллигенции хотели не только обучать простых людей грамоте, но и хоть немного открыть им глаза на устройство жизни в царской России. Правительство забеспокоилось. Министр внутренних дел доложил царю, что в некоторых школах «преподается учение, направленное к потрясению религиозных верований, к распространению социалистических понятий о праве собственности и к возмущению против правительства». Профессор Константин Победоносцев, будущий обер-прокурор святейшего синода, вещал: «Поменьше школ. Русскому народу образование не нужно, ибо оно научает логически мыслить».

Александр II для дознания по этому делу назначил чрезвычайную комиссию, но еще до окончания ее работы последовало высочайшее повеление о закрытии всех существующих воскресных школ. Дознание велось сначала в столице. По постановлению сената один из школьных руководителей, студент Хохряков, был приговорен к пяти годам каторги; другой, Беневоленский, сослан в сибирскую глушь. Во время следствия студент Крапивин сошел с ума, а один из учеников умер.

Потом взялись и за другие школы. Иван Степанович Петров из Тулы был отправлен этапом в Нерчинск – на каторжные работы… С Нерчинской каторги он бежал в Китай. В Гонконге завербовался на английский пароход, несколько лет плавал матросом, пока не пришвартовался в Капштадте, как именовался тогда Кейптаун. Оттуда, подобно Ковалеву и Бороздину, двинулся он вглубь Африканского континента, к бурам. Здесь и осел.

– Здесь нашел я свое счастье, – сказал Иван Степанович.

Взгляд его, улыбчивый и ясный, остановился на жене, скользнул по детям, но голос бывшего каторжника чуть приметно дрогнул, и Петр уловил это и подумал, что, видно, счастье-то у человека с червоточиной.

Уже позднее, поближе узнав Петрова-Петерсона, Ковалев разобрался в его душевной боли. Веселый, общительный, добрый, Иван Степанович очень любил свою семью, много и денежно работал – он был ювелиром, – пользовался в городе почетом и уважением. Что же еще, казалось, нужно ему, чего не хватало? Почему вечерами, запустив пятерню в густую бороду, он, словно зверь в клетке, припадая на раненую ногу, ходил и ходил по кабинету вдоль книжных шкафов, думал какую-то горькую думу?

Совсем молодым Петров, полный народнических идей, отдался революционной пропаганде. Каторга не сломила его – она лишь выбросила Петрова за пределы России, заставив сменить имя, но не убеждения. Впрочем, менялись и убеждения. В упрямых поисках ответа на мучительные вопросы, стоявшие перед обездоленным народом далекой, но навсегда родной России, Иван Степанович отдался изучению самых разных политических и философских воззрений. Его поразили, а потом и захватили своей революционной свежестью, интеллектуальной отвагой и строгой научностью взгляды Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Правда, он не верил, что в России, этой безграмотной крестьянской стране, возможна пролетарская революция, но поверил в марксизм и в думах своих искал точки приложения марксистской теории к делу революции в России.

Увы, думы его были слишком отвлеченными, он был оторван от родной земли, не ведал, что и как там происходит, и боль свою переживал в одиночестве. Никто в городе, кроме жены, не знал правды о его прошлом.