Иоганн Гете - Эгмонт (Перевод Ю Верховского)

К л е р х е н. Подойдите ближе, чтобы нам шепотом говорить, пока не объединимся и не окрепнем. Нам нельзя мешкать ни одного мгновения! Бесстыдное тиранство, которое посмело оковать его, уже блещет клинком, чтобы его сразить. Друзья! Сумерки надвигаются, и с каждым их шагом мне все страшней. Боюсь этой ночи! Идите! Разделимся, быстрым бегом - от жилища к жилищу, вызовем горожан. Каждый бери старое свое оружие! На городском рынке мы опять сойдемся вместе, и каждого поток наш увлечет вперед. Враги глядь! - окажутся окружены, и затоплены, и задавлены. Что может против нас пригоршня холопов? И он опять возвращается в наш круг, оказывается на свободе и может наконец нас благодарить, нас, неоплатных должников своих. И может быть - наверное! - он увидит утреннюю зарю уже под вольным небом.

П л о т н и к. Что на тебя нашло, девушка?

К л е р х е н. Неужто возможно, что вы меня не понимаете? О графе говорю я! Говорю об Эгмонте!

Е т т е р. Не называйте этого имени! Оно грозит смертью.

К л е р х е н. Этого имени! Как? Не называть этого имени? Да кто же не называет его по любому поводу? Да где же только оно не написано? По этим звездам я часто читала его всеми буквами. Не называть? Что это значит? Друзья! Добрые, дорогие соседи, вы бредите. Опомнитесь! Не глядите на меня с таким оцепенением и страхом! Не озирайтесь боязливо по сторонам! Я призываю вас только к тому, чего всякий из нас желает. Разве мой голос - не прямой голос вашего собственного сердца? Кто же в эту ужасную ночь, прежде чем лечь в тревоге на свое ложе, не бросится на колени, чтобы усердной молитвой вымолить его у неба? Спросите друг друга! Спроси каждый самого себя, и кто не скажет за мной: "Свобода Эгмонта или смерть!"

Е т т е р. Спаси нас, господи! Ведь это же чистое несчастие.

К л е р х е н. Останьтесь! Останьтесь и не отшатывайтесь от его имени, к которому вы в прежнее время стремились навстречу с такой радостью. Когда клич возвещал вам, когда раздавалось: "Эгмонт едет! Он едет из Гента!" тогда счастливыми считали себя жители тех улиц, по которым он должен был проехать верхом. И когда вы слышали топот его лошадей, всякий бросал свою работу, и по озабоченным лицам, которые вы выставляли из окошка, проходил от его облика солнечный луч, сияние радости и надежды. Тогда на пороге поднимали вы детей своих высоко и толковали им: "Смотри, это - Эгмонт! Он, величайший! Вот он! Вот он, от которого вы в свое время дождетесь лучших времен, лучших, чем времена бедных отцов ваших!" Не допустите ваших детей когда-нибудь спросить вас: "Куда же он девался? Куда же девались времена, вами обещанные?" Итак, мы только болтаем? Кто складывает руки, тот предает его!

З у с т. Стыдитесь, Бракенбург! Удержите ее! Не допускайте до беды!

Б р а к е н б у р г. Клерхен, милая! Пойдем! Что скажет матушка? Может быть...

К л е р х е н. Что же, я ребенок, по-твоему? Или не в своем уме? Что может быть? От этой ужасной действительности ты отрываешь меня без всякой надежды. Вы должны послушаться, и вы послушаетесь меня. Ведь я вижу - вы оторопели и собственными силами не можете очнуться. Вы хоть только взгляд один бросьте сквозь наступившую грозную опасность на только что прошедшее. Подумайте о будущем! Что же, можете вы жить? Будете вы жить, раз он погибнет? С его дыханием улетит последнее веяние свободы. Чем был он для вас? Ради кого предал он себя крайней опасности? Раны его сочились кровью и заживали только для вас. Великодушную душу, которая всех вас вмещала в себе, сдавила тюрьма, и вокруг нее уже носится жуткий ужас коварного убийства. Может быть, он думает о вас, надеется на вас - он, привыкший только давать, только действовать.

П л о т н и к. Пойдемте, братцы!

К л е р х е н. Нет у меня ни рук, ни разума, как у вас, да есть то, чего как раз вам недостает, - отвага и презрение опасности. Если бы только мой дух мог воспламенить вас! Если бы могла я прижать вас к моей груди и согреть и вызвать к жизни! Идите! Среди вас пойду я! Как, развеваясь, беззащитное знамя предводительствует благородным войском бойцов, так должен мой дух пламенеть над вашими головами, так любовь и отвага должны шаткий, разрозненный народ объединить в грозное войско.

Е т т е р. Отведи ее прочь. Мне ее жалко.

Горожане уходят.

Б р а к е н б у р г. Клерхен! Разве не видишь ты, где мы?

К л е р х е н. Где? Под небом, которое, казалось, прекраснее раскидывалось каждый раз, когда проходил под ним тот благородный человек. Из этих окон глядели - четыре, пять голов одна над другой. У этих дверей топтались они и кланялись, когда он взглядывал на этих трусов. Ах, как они любы мне были за то, что так почитали его! Когда бы он был тиран, они могли бы отойти в сторону при его падении. Но они же любили его! О, своими руками вы охотно хватались за шапки, а меч ими схватить не можете! - Бракенбург, а мы? Нам ли бранить их? Эти руки, так часто его обнимавшие, что делают они для него? Хитростью так много дел на свете делалось. Ты знаешь все пути и перепутья, знаешь старый замок. Все можно сделать, придумай мне план!