Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Некоторое время спустя, когда в доме князя Меншикова находился сам Петр Великий, Катерине было поручено подать сухие фрукты, и она обошла гостей, скромно потупя глаза. Могущественный царь был поражен ее красотой. На следующий день он приехал снова, велел позвать очаровательную служанку, задал ей несколько вопросов и нашел, что умом она еще краше, нежели лицом.

Вынужденный в юности жениться по государственным соображениям царь на сей раз решил вступить в брак по сердечной склонности. Он незамедлительно приказал разузнать о прошлом прекрасной ливонки, которой еще не было и восемнадцати лет, проследил ее путь по юдоли безвестности через все ее злоключения и убедился, что во всех превратностям судьбы она вела себя с истинным величием. Ее низкое происхождение не смутило царя. Они обвенчались в домашней церкви, и царь объяви; придворным, что лишь стезя добродетели верный путь к трону.

И вот Екатерина, родившаяся в низкой глинобитной лачуге, стала императрицей величайшего государства на земле. Бедная одинокая странница теперь была окружена тысячами подданных, которые почитали ее улыбку за счастье. Не имевшая прежде куска хлеба отныне могла кормить от своих щедрот целые народы.

Высоким положением она была обязана отчасти судьбе, но еще больше добродетели.

Она навсегда сохранила душевные достоинства, которым была обязана троном. Пока ее супруг, монарх, радел о просвещении своих подданных мужского пола, она в свой черед пеклась о совершенстве женщин. Она изменила покрой их одежды, ввела ассамблеи, где присутствовали одновременно мужчины и женщины, учредила женский рыцарский орден {8} и, наконец, достойно исполнив долг императрицы, подруги, жены и матери, скончалась с тихим мужеством, ничего не оплакивая, но оплаканная всеми.

Прощай.

Письмо LXIII

[Расцвет или упадок литературы не зависит от воли людей, они

следствие перемен, происходящих в природе.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

В каждом письме я ожидаю известий о переменах в Китае, необычайных событиях в государстве или несчастьях, которые постигли моих друзей. С тяжелым предчувствием открываю я каждое письмо и всякий раз приятно разочаровываюсь, убедившись, что моя родина и друзья по-прежнему благоденствуют. Я странствую, а они наслаждаются покоем, и жизнь их меняется только в моем беспокойном воображении. Лишь быстрота перемен, которые испытываю я, придает обманчивое движение тому, что на самом деле почти неподвижно.

Однако, друг мой, поверь, что даже Китай неприметно теряет былое величие: его судьи стали более корыстны, а купцы более склонны к обману, нежели в прошлом, и даже искусства и науки приходят в упадок. Вспомни резьбу, которая украшает наши древние мосты, и статуи, придающие очарование самой природе! Во всей империи нет теперь художника, способного создать нечто равное. Наш фарфор, которым некогда славился Китай, стал хуже, и ныне даже европейцы нас в этом обгоняют. Было время, когда Китай служил прибежищем для чужеземцев и всем оказывал гостеприимство: и тем, кто любовался его величием, и тем, кто споспешествовал его процветанию. Ныне империя не допускает в своих пределах распространения полезных чужеземных новшеств, а жители ее чинят друг другу препятствия во всем, что могло бы содействовать благосостоянию страны.

Что же причиной упадка государства, столь мало страдавшего от внешних перемен? Чем объяснить то, что Китайская империя, могущественная, как никогда, почти не знакомая с вражескими нашествиями {1} и даже перенявшая полезные европейские новинки, столь неудержимо возвращается к варварству?

Этот упадок не зависит от чьей-то злой воли, а есть следствие естественного хода вещей. В течение двух-трех тысячелетий Природа через надлежащие промежутки времени производит на свет великие умы с усилием, подобным тому, которое влечет за собой смену времен года. Эти умы появляются внезапно, живут отпущенный им век, просвещают мир, затем умирают, как осыпавшийся колос, и человечество вновь постепенно погружается в прежнее невежество. А мы, простые смертные, озираемся по сторонам, дивимся упадку, пытаясь постигнуть его тайные причины, относим их за счет небрежения талантами, меж тем как на самом деле это вызвано оскудением творческой мощи. Нас поражает застой в науках и искусстве, и нам неведомо, что плодоносная осень миновала и утомленная Природа копит силы для новых свершений {2}.