Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

- Как же вы беретесь, сударь, будучи незнакомы с подлинными восточными сочинениями, судить о восточном стиле? - сказал я. - Поверьте слову настоящего китайца, к тому же хорошо знакомого с арабскими писателями: все то, что вам ежедневно преподносят как подражание восточным сочинениям, не имеет с ними ничего общего ни мыслями, ни языком. Сравнениями на Востоке пользуются весьма редко, а метафоры и подавно не в ходу; в Китае же словесности и вовсе несвойственно все, о чем вы рассуждали; в ней преобладают сочинения, написанные в спокойной и неторопливой манере. Писатели этой страны более всего заботятся о том, чтобы поучать читателя, а не развлекать, и обращаются скорее к его разуму, нежели к воображению. В отличие от многих европейских сочинителей, которые не страшатся отнимать у читателя слишком много времени, они обычно подразумевают более, чем выражают.

Кроме того, сударь, вы глубоко заблуждаетесь, полагая, будто китаец столь же невежествен и не искушен в словесности, как турок, перс или обитатель Перу. Китайцы не меньше вас сведущи в науках и вдобавок владеют такими ремеслами, о которых европейцы даже не слыхали. Большинство китайцев не только приобщены к отечественным наукам, но и превосходно знают иностранные языки и западную мудрость. Если вы мне не верите, потрудитесь заглянуть в книги ваших же путешественников, которые подтверждают, что ученые Пекина и Сиама ведут богословские споры на латинском языке. "Колледж Маспренд, расположенный в одном лье от Сиама (повествует один из ваших путешественников {"Journal ou Suite du Voyage de Siam, en forme de Lettres familieres fait en 1685 et 1686 par N. L. D. C., p. 174. Edit. Amstelod, 1686 ["Дневник в виде писем к частным лицам, или Описание путешествия в Сиам, предпринятого в 1685-1686 гг. Н. Л. Д. Ш.", Амстердам, 1686, стр. 174]".}), явился в полном составе, дабы приветствовать нашего посла. Я испытывал искреннее удовольствие, глядя на толпу священников, почтенных как возрастом, так и смирением, которых сопровождали юноши из множества стран: из Китая и Японии, Тонкина и Кохинхина {9}, Пегу {10} и Сиама; все они желали засвидетельствовать нам свое уважение в самой любезной манере. Один из кохинхинцев произнес речь на безупречной латыни, но его затмил студент из Тонкина, искушенный во всех тонкостях западной премудрости не хуже парижских ученых мирян". Уж если ваши законы и науки, сударь, известны юношам, не покидавшим родины, что говорить обо мне, который проехал тысячи миль и многие годы дружил в Кантоне с английскими купцами и с европейскими миссионерами. Все безыскусственное у разных народов очень похоже, а страницы нашего Конфуция и вашего Тиллотсона {11} мало чем различаются меж собой. Жалкую манерность, вымученность сравнений и отвратительную цветистость слога обрести легко, но слишком часто эти ухищрения служат лишь свидетельством невежества и глупости.

Я говорил долго, увлеченный серьезностью темы и собственным красноречием, как вдруг, оглядевшись, заметил, что меня не слушают. Одна дама шепталась со своей соседкой, другая внимательно изучала достоинства веера, третья позевывала, а сочинитель крепко спал. Посему я решил, что самое время откланяться. Гости нимало не огорчились моим намерением, и даже хозяйка дома с самым обидным равнодушием смотрела, как я поднимаюсь с подушки и беру шляпу. Меня не попросили повторить мой визит, а все потому, что я оказался разумным существом, а не заморским чудищем.

Прощай!

Письмо XXXIV

[О нынешнем смехотворном пристрастии вельмож к живописи.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

В Англии изящные искусства подвержены столь же частым переменам, как законы и политика; и не только предметы роскоши или одежда, но сами представления об утонченности и хорошем вкусе подчиняются капризам переменчивой моды. Говорят, тут было время, когда знать всячески поощряла поэзию, и вельможи не только покровительствовали поэтам, но даже служили им достойным образцом для изображения. Тогда-то и были созданы на английской земле те дивные творения, которые мы так часто с восторгом перечитывали с тобой, поэмы, возвышенностью духа не уступающие творениям Менцзы {1}, а глубиной и силой мысли - творениям Зимпо.

Знатные господа любят щеголять ученостью, но при этом хотят обладать ею без каких бы то ни было усилий. Чтение поэзии требует размышлений, но английские аристократы не любили думать, а потому они вскоре перенесли свою любовь на музыку, ибо в этом случае они могли предаваться приятному безделью, сохраняя видимость утонченного вкуса. Своих бесчисленных прихлебателей они заставили восхвалять это новомодное увлечение. У тех в свой черед нашлись толпы подражателей, исполнившихся таких же, чаще всего притворных, восторгов. Из-за границы за немалые деньги выписывались орды певцов, и все уповали, что недалек день, когда англичане в музыке станут примером для Европы. Но скоро эти надежды рассеялись. Вопреки стараниям знати, невежественная чернь не желала учиться пению и отказывалась подвергаться церемониям {2}, которые приобщили бы ее к поющему братству. Колония заморских певцов мало-помалу редела, ибо, к несчастью, сами они лишены были способности умножать свое племя.