Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Я уже тебе писал, что пока Европу раздирали междоусобицы, на театральных подмостках тоже шла ожесточенная баталия, и можно было опасаться, что наши певицы {1} полны решимости состязаться друг с другом в том, кто кого перепоет, до конца сезона. И знаешь, друг мой, наши опасения оказались не напрасными! Они не только задумали меряться силами до конца сезона, но, что того хуже, петь одно и то же и, наконец, - что уже вовсе нестерпимо - вынуждать нас платить им за это.

Уж если им непременно хочется воевать, так пусть бы они устроили открытое состязание и вопили бы одна перед другой сколько душе угодно. Что за смысл бросать вызов на расстоянии, с тем чтобы за них сражалась публика? Нет, лучше бы они выбрали самую широкую и многолюдную улицу, отважно сошлись бы лицом к лицу, да и померялись силами в искусстве выводить трели.

Как бы то ни было, я твердо решил, что ни одной моей монеты им больше не достанется! Хотя я и люблю музыку, уши у меня, благодарение небу, не ослиные. Помилуйте! Сегодня вечером - Полли и Карманник {2}, завтра вечером - Полли и Карманник, и так, что ни вечер, то Полли и Карманник. Мочи нет! Больше я этого слушать не желаю! Душа не лежит! Одна какофония и смятение! Нет уж, любезные мои шиллинги, позвякивайте в моем кармане; ваша музыка мне много милее пенья скрипок и щебета соловьев в юбках.

Но больше всего бесит меня то, что мне докучают этими трелями не только с подмостков, но и надоедают в частных разговорах. Да какое мне дело, что предпочтительней - серебряное горло одной или великолепная манера петь другой? Какая мне печаль, если у одной лучше верхи, а у другой благородней низы? Пусть одна поет на диафрагме, а другая с тремоло, мне-то что! Но все эти пустяки повсюду служат предметом горячих споров, и эти музыкальные дебаты, особенно между дамами, почти всегда завершаются отнюдь не музыкальными перебранками.

Я убежден, что дух противоречия свойственен самой натуре англичан. Жители других стран спорят только по важным поводам. Здесь же раздоры возникают из-за самых ничтожных предметов. Эту страсть к спорам они привносят даже в свои развлечения. Только подумать, дамы, которые, казалось бы, должны умерять вспыльчивость сильного пола, сами присоединяются к враждующим партиям, кидаются в самую гущу боя, поносят друг друга и храбро готовы принести в жертву даже своих поклонников и свою красоту.

Немало поэтов здесь усердно подливают масло в огонь усобиц и пишут для сцены. Только не пойми меня превратно. Я разумею не театральные пьесы, а лишь стихотворные панегирики актерам, ныне это наиболее распространенный род сочинения для сцены. Обязанность такого театрального стихоплета - следить за появлением новых актеров в его театре и на следующий же день разражаться в газете высокопарными виршами. В них Природа и актер соперничают друг с другом, причем актер всенепременно выходит победителем, или Природа принимает его за самое себя, или же старик Шекспир, завернувшись в саван, наносит ему визит, или же арфы девяти сладкогласных Муз поют ему славу, ну, а если, дело касается актрисы, к услугам стихотворца - Венера, прекрасная богиня любви, и нагие Грации; ведь она и сама, должно быть, родом и воспитанием богиня, и она, должно быть... Впрочем, вот тебе образчик таких виршей, которые дадут о них более полное представление.

На лицезрение миссис ***, исполнявшей роль ***

Тебе наскучил хор всех девяти Камен,

Хвалу тебе пою всех девяти взамен!

О, сколь божественно твое очарованье!

Кого не покорит очей твоих сиянье?

С прелестной грацией твой каждый шаг исторг

На лицах зрителей и слезы, и восторг!

А слушать речь твою - высокое блаженство...

О, господи! Ты вся восторг и совершенство!

Киприды жалобам так стал внимать Зевес

Среди пафосских рощ {3}, меж лиственных завес.

И внемля сладости ее молений нежных,

Одушевлялась плоть утесов безмятежных.

Все очаровывал речей блаженный тон,

Богинею любви Кронион был пленен!

И все-таки не думай, друг мой, будто я питаю какую-нибудь вражду к соперницам, из-за которых кипят нынешние сражения; напротив, их пение было бы мне приятно, если бы я мог его слушать время от времени, когда сам этого хотел бы, и если бы я не вынужден был слушать толки о нем, куда бы я ни шел. Я даже готов покровительствовать им обеим, и в доказательство моего благоволения разрешаю им в любой вечер, когда у меня будет досуг, явиться ко мне домой и спеть мне, но при условии, что они будут помнить свое место и, развлекая меня, останутся скромно стоять у порога.