— Ультралевые дискредитировали себя, — продолжал рассуждать Эрнст. — Когда какой-нибудь подросток увлекается их идеологией, он начинает с критики поведения взрослых. Ну поймите меня, пожалуйста, мы обязаны оставаться нейтральными и держаться подальше от экстремистских течений.
— Никакие они не ультралевые, доктор. Вам не следует слушать тех, для кого выгодно мешать марксизм и мировоззрение ультралевых в одну кучу. Они молодые коммунисты, а Португальская коммунистическая партия входит в состав правительства и не разделяет экстремистских взглядов.
— Боюсь, что коммунисты сидят там на краешке стула, — смущенно улыбнулся штудиенрат, как если бы эти слова нечаянно сорвались у него с языка, и нерешительно продолжал: — Меня это вообще-то не должно беспокоить, но мне кажется, что у Коммунистической партии плохие советчики. Когда она вышла из подполья, то казалась единственной силой, способной действовать. После бегства Спинолы она попыталась, опираясь на революционно настроенных военных, захватить ключевые позиции в правительстве, оттеснив представителей других партий, но тем самым способствовала созданию единого противостоящего ей фронта, руководимого социалистами, и самоизоляции… Простите, меня это совершенно не касается.
— Пожалуйста, продолжайте…
Доктор Эрнст снял очки, словно раздумывая, говорить ли дальше, но в конце концов решился:
— Экономического положения страны я затрагивать не собираюсь: сейчас весь мир находится в кризисной ситуации. Общеизвестно, что любая смена режима приводит вначале к некоторому спаду экономики. Но как быть с диктатурой пролетариата? Ваша страна стремится к свободе и плюрализму, а значит, и к многопартийной системе.
— Прежде всего ей необходимы справедливость, освобождение от эксплуатации, нужды, невежества…
— Да, конечно, жизнь должна быть достойна человека, все это так. Но человек, кроме того, должен иметь право выбора собственного пути, причем свободного выбора, а не ради куска хлеба. Партия, не терпящая в своих рядах сомневающихся, сама лишается доверия масс… Простите, вы очень занятой человек, а я все растекаюсь мыслью…
Луиш кивнул ему ободряюще. Они говорили по-немецки, поскольку запас португальских слов у воспитателей для таких разговоров был явно недостаточен. Луишу тоже иногда не хватало знаний языка, тем не менее разговор доставлял ему удовольствие. Любая точка зрения заслуживала внимания, а послушать умного человека, которого профессия приучила идти на компромиссы, но не лгать, было просто полезно. Однако как быстро они отошли от заданной темы — проступка братьев Бранку.
— Сантьяго Карилльо, руководитель испанских коммунистов, еще шесть лет назад заявил в Москве, что его партия готова во имя свободы объединиться с кем угодно, — сказал доктор Эрнст. — Для него буржуазные свободы являются достижением, способным развивать и обогащать социализм, и упразднять их ни в коем случае нельзя.
— В том-то и проблема. Возможна ли справедливость, не ограничивающая личную свободу, — коммунисты Испании до сих пор не нашли ответа на этот вопрос.
— Во всяком случае, они верят, что возможна, и будут пытаться доказать это, несмотря на горький опыт гражданской войны. В этом плане Карилльо нашел общий язык с молодым поколением и левыми.
— Я, доктор, задаю себе вопрос: стали ли бы вы его расхваливать, если бы преподавали в немецкой школе в Мадриде?
— Вряд ли.
— А если бы преподавали в Федеративной Республике? Не навлекли бы вы на себя беду в соответствии с законом о радикалах или как он там у вас называется? Ведь если бы против вас возбудили дело, то все могло бы кончиться запретом на профессию, не так ли?
Доктор Эрнст смущенно улыбнулся:
— Вы умеете дискутировать. Но вы правы — не стоит вмешиваться не в свои дела.
* * *
На автостоянке Марью съязвил:
— Эй, на «Хонде», пора вылетать!
Михаэль Шуберт сделал вид, что не расслышал его слов. Закрепив свою школьную сумку и сумку Грасы, он взгромоздился на черно-красно-серебристый мотоцикл и завел двигатель. Внимательно прислушался к его торопливому тарахтению — это было частью ритуала — и жестом пригласил Грасу сесть сзади. И она, подчиняясь этому жесту, вскочила на мотоцикл и прижалась к парню, не приминув придать лицу отсутствующее выражение.
— Пока! — крикнула она товарищам.
Луиш покачал головой. Озабоченность и недовольство стали для него привычными чувствами. Мотоцикл у Михаэля был слишком мощным: его скорость достигала 200 километров в час, да и стоил он целое состояние — примерно столько же, сколько доля Луиша в «Каптагуа» или месячная зарплата всего персонала. И все это ему не нравилось, а главным образом не нравилось, что его красивая и рассудительная дочь так льнула к этому шалопаю Михаэлю. Казалось, оба они ждут не дождутся момента, когда останутся наедине. Боже, как быстро дети отдаляются от родителей! Только Жоржи еще долго будет близок ему.
Читать дальше