Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

Да ведь и крестьянин крестьянину и охотник охотнику - рознь. Еще какая - рознь… Скажем, гнался когда-то Федор Туланов за рысью. А ну как на его месте очутился бы какой иной человек? Вот ты гонишь зверя, гонишь, час гонишь и полдня гонишь…

Устал ты, уж так смертельно устал… Ну позволь себе отдохнуть, ну перекуси, поспи часок - далеко не уйдет твоя рысь… И другой охотник дал бы себе послабление, отчего не дать! И не в этот вечер, а назавтра, утром, нагнал бы ту рысь, снял с нее шкуру… А может, и не нагнал бы. Ну, не нагнал бы, так и себя бы не умучил до смерти - когда весь ты мокрехонек среди зимы, в тайге, до того мокрехонек - аж с подошвы каплет…

А Федор настиг ее к вечеру, не дал уйти в ночь. За ночь сам высох у костров, отдохнул, сколько можно отдохнуть на еловых лапах посреди снегов, а к вечеру следующего дня уже вернулся на свою охотничью базу. Разница, если так, со стороны, посчитать, вроде и пустяковая, ну, днем раньше, днем позже. Велика ли потеря - день! Но в этой, как будто маленькой разнице - весь смысл деревенского неравенства людских характеров…

В этой разнице - и весь смысл всякого прочего, в том числе имущественного неравенства в деревне. Один - надо и не надо - жилы рвет, потом обливается с головы до ног, по пять раз на дню взмокнет весь да и высохнет, у него к вечеру усталость ажно в костный мозг залезает: ни руки, ни ноги не поднять, голова на стол падает…

А иной, в той же природе, на той же земле и при той же погоде - знай себе помахивает… Утром поспит подольше: велика разница - на час позже печку затопить, на полтора позже на покос выйти… Ну, весною приходится такому пихтовую кору в муку примешивать - так он и это потерпит, а лени своей не изменит, нет, ни в какую.

Оно бы и ничего, ну, разные люди и разные, большое дело - разность, в лесу и деревья разные. Однако люди не деревья. И вот чего интересно: именно лентяй в деревне - самый завистливый. Именно ему, который поспать норовит подольше - ему во как надо всех уравнять. По справедливости! И справедливость понимается как одинаковый кусок на столе, ведь ты человек и я человек, и права у нас - одинаковые…

В коми деревне говорят: работящему бобры-соболи сами по углу в дом лезут…

Так оно и есть. Если не принимать поговорку буквально: как бесплатный подарок природы. В простой трудовой жизни нету бесплатных подарков. Ой, нету. И еще одно, важное для деревенского жителя. Для Федора Туланова - тоже. Дети.

Федор никогда не думал специально о детях: вот надо их к труду приучить… чтоб собак по деревне не гоняли… чтоб помощники выросли…

Никакого такого специального настроения на воспитание своих троих у него не было, если по совести сказать. Да и зачем? Просто он - работал. Как и отец его, как дед - работал с утра до вечера, а ежели нужно - то и ночь прихватывал. Федор работал так, как работал отец. И если бы детей не было - он бы все равно так работал. Но дети были, и Федор работал - на их глазах. И вместе с ними, когда они подросли маленько. Сын Гришуха, только-только минуло ему шесть-семь, уже взялся за косу. Нарочно для него сделанную, маленькую, легкую, детскую, но - косу. Инструмент. Хоть в какой-то мере уравнивающий его, Гришуху, с большим отцом. И с большим ежедневным делом отца. С большим, общим, семейным делом. Вот и все воспитание. Будь самим собой, только и делов. И не отлучай детей своих от дела жизни своей.

Да, все, все будто бы хорошо у Тулановых. Только бы случай не помешал, только бы обошли их дом случайные беды. А они - не обошли. Нет. Умер вдруг отец Федора, Михаил Андреич. Какой был охотник, какой работник, в хорошем возрасте, в доброй еще силе, жить бы да жить. А вот… полтора дня минуло - и погасла жизнь его -свечечкой. Уход отца был самым тяжким событием тех лет. Живем ведь, не думаем о горе. А оно - рядышком, ждет-поджидает, куда бы клюнуть. Как змей подколодный. Вот и скажи после всего, далеко ли, глубоко ли душа в человеке, и крепко ли держится она, ежели из такого сильного тела могла этак, в одночасье, выпорхнуть…

Они вчетвером - отец, мать, Ульяна и Федор - поднимали в лесу новый кусок земли. Как принято было тут от веку: на двух десятинах валили горелые и сухие сосны, пилили на дрова. Пни нужно было убрать, обрубить корни, откопать, выкорчевать. Вот корчеванье и подвело… Отец засунул толстую вагу под самый толстый корень и, не дожидаясь Федора, попытался вывернуть пень. Да не все корни были обрублены, держался пень за привычное место, не давал себя сковырнуть. Ну, отец и нажал что было сил, да и сверх того, что было. Во крестьянстве, да еще таежном, северном, такое часто бывает - жмешь, давишь, силишься… а оно никак не поддается, не идет.