Альва Бесси - Антиамериканцы

— Я не хотел допускать никакого выпада, — серьезно ответил Бен. — Я просто хотел подчеркнуть, что вы сделали неправильный вывод из моих слов. Партийная дисциплина, которая вам так не нравится, это такая же дисциплина, какая существует в любом симфоническом оркестре.

— Не понимаю, — буркнул Биллингс.

— И я тоже, — присоединился к нему судья Айнхорн.

— Ну, скажем, оркестр согласился сыграть Первую симфонию Брамса. Вполне может случиться, что одному из музыкантов, скажем первой скрипке, захотелось исполнить не это музыкальное произведение, а Седьмую симфонию Бетховена. В этом случае он должен либо согласиться играть Брамса вместе с остальными, либо уйти из оркестра. Именно такую дисциплину я и имел в виду.

— Абсурдный пример! — фыркнул Биллингс. — Какое отношение он имеет к революции?

— Никакого, — ответил Бен. — Я не сказал ни одного слова о революции. (Зрители начали смеяться, но судья постучал молотком, и смех прекратился.)

— Прошу извинить меня, — проговорил Бен. — Мне кажется, я наилучшим образом смогу пояснить свою мысль, если расскажу об одном случае, услышанном на этой неделе, конечно… (он повернулся к судье), конечно, если мне разрешат.

— Говорите, — произнес Айнхорн.

— Не рассматривайте эту историю, как шутку: по-моему, в ней содержится ответ на вопрос мистера Биллингса о дисциплине. (Он повернулся к прокурору, который стоял напротив него, рассеянно постукивая ногой.) Кажется, дело было так: некая дама зашла в музыкальный магазин и попросила дать ей пластинку «Петя и Волк» советского композитора Сергея Прокофьева. Продавец холодно ответил:

— В нашем магазине не продаются пластинки с музыкой мистера Прокофьева. Он коммунист.

Дама удивилась.

— Я совершенно не разбираюсь в политике, — сказала она, — но, по-моему, Прокофьев пишет красивую музыку.

Продавец, выпрямившись, ответил: Мадам, вы тоже смогли бы писать красивую музыку, если бы они держали около вашей головы пистолет.

Зрители разразились хохотом, и судья застучал молотком по столику.

— Я прикажу немедленно очистить помещение, если эта демонстрация не прекратится, — заявил он.

Когда в зале снова наступила тишина, Айнхорн взглянул на Биллингса, отметил время и объявил:

— Перерыв до двух часов дня!

В ресторанчике на Фоли-сквер Бен спросил у Сью:

— Ты что, ушла с работы?

— Две недели назад. А разве ты не заметил?

— На что же ты живешь? На средства комитета по защите Бена Блау?

— А почему бы и нет? Я собираю деньги для этого комитета. По крайней мере, я хожу к тем людям, которых разыскивает для меня Энн Лэнг.

— Значит, я буду сидеть в тюрьме, а ты тем временем будешь прожигать эти деньги?

— Так тебе и надо!

Бен потянулся через стол и взял ее руку.

— Рюмку сухого мартини, — сказал он подошедшему официанту, показывая жестом на Сью.

— А ты не хочешь выпить?

— Меня ведь судят. Тебе, надеюсь, не хочется, чтобы я сам себе накинул петлю на шею?

— Из-за одной-то рюмки? — Сью рывком отняла руку. — Все несчастье, Бен, в том, что у тебя нет пороков: ты не пьешь, не куришь, не ругаешься. Ты, черт возьми, слишком чист для того, чтобы жить.

— У меня есть один порок, и он непрестанно гложет меня.

— Боже милосердный! — шутливо воскликнула Сью, часто мигая глазами с необычайно длинными ресницами. — Что же это за порок? Кокаин?

— Нет, это — ты, — ответил он.

— Просто-напросто ты страдаешь той же болезнью, что и весь ваш пол, — проговорила она. — Французы назвали бы тебя бабником.

Бен рассмеялся:

— Хорошо, если бы так. Лекарство от такой болезни всегда под рукой.

— Да? Ты думаешь, что так же неотразим, как Эррол Флин? [134] Известный американский киноактер. — Прим. ред.

— Сью, я прошу тебя выйти за меня замуж, — серьезно проговорил Бен.

— Мне очень льстит твое предложение, — отозвалась девушка, и лицо у нее внезапно стало печальным, — но принять его я не могу.

— Почему?

Сью молчала, и Бен спросил:

— Ты думаешь, я шучу?

— Хуже. Я уверена, что ты говоришь серьезно.

Она снова замолчала. Бен уставился на нее и смотрел до тех пор, пока Сью не почувствовала себя неудобно.

— Не думаю, что наш брак окажется удачным, — проговорила она наконец.

— Это почему же?

— Я не понимаю тебя. Когда я была нужна тебе только как случайная подруга, я всегда понимала тебя и соглашалась с тобой. Но теперь ты кажешься значительно сильнее.

Он откинулся в своем кресле и, не скрывая удивления, спросил: